Привычка убивать - Игорь Зарубин

Жанна ошарашенно переводила взгляд с него на Клавдию и решительно ничего не понимала.

— Федя! — Клава строго посмотрела на мужа. — Не надо. Пусть лучше она сразу все узнает. Правда, Жанночка? Вам жить да жить…

— Я вас не понимаю, — нервно выдавила из себя Жанна. — Зачем вы мне все это рассказываете?

— Как — зачем?! — удивленно воскликнула Клава. — Я ведь пока за него отвечаю. И должна быть спокойна, когда передам его в ваши руки.

— В какие руки, я…

— Так вот, в-третьих, — Дежкина загнула палец. — Носки ему нужно менять каждый день. А то у него грибок постоянно появляется. И не думайте, что он сам это сделает. Он, как ребенок, будет носить, пока пальцы из дырок вылезать не начнут.

Со стороны, наверно, все выглядело очень благопристойно. Трое хороших знакомых беседуют о чем-то важном и интересном.

— Еще, мой вам совет, внимательно следите за программой телепередач. Он большой футбольный болельщик, но все время забывает, когда матчи, и ему нужно постоянно напоминать. А во время матча ему все время нужно жевать, так что лучше заранее начистите ему морковки или еще чего-нибудь — ему абсолютно безразлично. Он во время матча может хоть ножку стула съесть — и не заметит. Правда, Федя?

Федя молчал, опустив голову, как нашкодивший школьник.

— И ни в коем случае не старайтесь никого хвалить из игроков. Там ведь не разберешь, кто в какой команде, а Феденька у нас за ЦСКА болеет и может даже стукнуть, если не того похвалите. Лучше вообще уйдите в другую комнату и сидите тихо, пока матч не кончится.

— Как вы можете так говорить? — напыщенно процедила сквозь зубы Жанна.

— А что тут такого? — удивилась Клава. — Это же правда. Я только ему и вам лучше делаю. А то сам он не скажет, мучиться будете оба. Ах да, вот еще что! — Она хлопнула себя по лбу. — Он у меня трикотажных трусов не носит. Любит только семейные. Помните, раньше продавались во всех галантереях, такие цветастые. Так вот, теперь таких не найдешь. Но ничего, на первое время там у него есть несколько пар. А потом вам шить придется. Вы мне тогда позвоните, я вам выкройку дам.

— Какая выкройка? Какие трусы? — Жанна беспомощно посмотрела на Федора.

— И самое главное: ни в коем случае не ругайте при нем коммунистов — можете серьезно поссориться. И вообще, о политике с ним лучше не говорить, особенно когда он выпьет.

— Как?! — воскликнула Жанна с ужасом в голосе. — Так ты не за Явлинского?!

— За Явлинского, за Явлинского! — застонал Федор. — Не слушай ее, Жанна.

— Это он только сейчас так говорит. Потом сами увидите. — Клава встала. — Ну вот, пожалуй, и все. Вы не стесняйтесь, звоните, если что. Я вам расскажу, что он любит, чего не любит. Дело житейское, правда? — Она повернулась к мужу: — Феденька, свои вещи можешь в любой момент забрать.

— Нет, подождите, — остановила ее женщина. — Я уже в каком-то фильме это видела. Вы хитрая, да? Вы хотите нас с Федей поссорить? Вы специально так говорите! Так вот — вы нас не поссорите! Потому что все это ложь от первого до последнего слова.

— Очень жаль, — спокойно ответила Клавдия. — Очень жаль, что вы мне не поверили. А, вот в чем дело — я не перечислила его достоинства. Но ведь вы их и так знаете. Мне показалось, что это будет бестактно. И потом, любят ведь не за достоинства, правда?

Жанна не ответила.

— Всего вам хорошего. Рада была познакомиться. — Клава еще раз улыбнулась и бодро зашагала прочь. Потом вдруг остановилась. — Да, кстати, чуть не забыла. Вот. Упали мне в сапог. Держи. — Она протянула Федору ключи от машины. Не дожидаясь, пока он возьмет, уронила в снег и быстро пошла к метро.

— Как ты мог с ней жить? Точно — прокурор! Расстреляет и не поморщится!

Клавдия не могла остановиться. Ей совали под нос какие-то пузырьки, стаканы с водой, еще что-то, успокаивали как могли, даже хотели отвезти в больницу.

А она сидела на лавке и громко ревела, никого и ничего не видя вокруг. Слезы текли ручьем, рыдания вырывались из груди, и постепенно становилось легче.

Только одного она не могла вспомнить потом — где это происходило. То ли в вагоне метро, то ли в каком-то гастрономе…

Суббота. 17.30 — 18.43

…Это она!

Даже в толпе ее не трудно было узнать. Меня так и ударило — она! Ах, как же долго пришлось ждать этой встречи! Какое терпение понадобилось! Но, милая, сколько веревочке ни виться…

А она красивая. Теперь это видно. Теперь понятно… Она красивая. Как там говорилось? — в человеке все должно быть прекрасно — и душа, и одежда, и лицо…

Как странно устроены люди — лицо и одежда прекрасны, а душа…

Нет, не буду торопиться. Торопиться не стоит. Во всем должна быть справедливость. Надо посмотреть ей в глаза. Внимательно и серьезно посмотреть в глаза — тогда и про душу все будет ясно.

Жаль, что сейчас так рано темнеет. Глаз почти не видно. Даже цвет трудно различить.

— Этот автобус куда идет, не подскажете?

— До «Университета». А вам что нужно?

Это уже ближе — глаза серые…

— А вы где выходите?

— На Ленинских горах… Теперь Воробьевы…

— Живете там?

— Да.

Это она! Это точно она!

— Сейчас все домой едут, — говорю я.

— Мгм, — кивает она и отворачивается.

— А вы с работы?

Она вежливо кивнула. Но даже не повернулась в мою сторону. Мы молчим так довольно долго. Я лихорадочно придумываю, о чем бы ей сказать.

— Темно уже, — говорю наконец.

Она снова кивает.

Нет, ничего не получается. Я даже начинаю на себя злиться. Даже представить было нельзя, что вот как раз в этот момент, когда я встречу ее, мне вдруг станет так скучно. Прямо хочется все бросить и бежать. Что за чепуха?! Мы уже должны были весело болтать, словно старые друзья. Уже должна была между нами протянуться какая-то связь, нить, напряжение.

Но она смотрит в окно, а я не знаю, что бы еще сказать.

Это просто моя ошибка. Это не она. Это совсем другая.

Я просто доеду до следующей остановки и выйду.

Автобус стал притормаживать, люди стали пробиваться к выходу — вот так всегда в последнюю секунду, — я тоже собираюсь встать…

— Вы так и не сказали, куда вам нужно? — повернулась она ко мне.

А-ах, милая моя! Ты тоже это почувствовала? Тебе тоже пусто, тоже неловко молчать? Ты тоже поняла, что так не должно быть? Молодец!

Нет, это все-таки она! Она!

— А мне тоже на Воробьевы горы…

— Ну тогда нам вместе выходить…

До нужной остановки мы почти подружились. И вышли, весело болтая о разных пустяках.