Лакей и я - Валери Боумен

— Понимаю, — ответствовал Лукас.

Он тряхнул головой, понимая, что необходимо сменить тему, пока он не вышиб дух из этого осла. — Впрочем, я просил вас о встрече по другой причине.

— Позвольте, угадаю, — улыбнулся рыцарь. — Вы желаете обсудить законопроект о занятости.

— Вы очень проницательны, сэр Реджинальд, — усмехнулся Лукас, глотнув бренди.

Рыцарь вздохнул и снова взмахнул рукой.

— Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: в последнее время вы только об этом и говорите, Кендалл. Вы прямо-таки одержимы этим законом.

— Примите мои извинения, если разговор показался вам слишком скучным, — через силу улыбнулся Лукас, понимая, что с этим человеком следует соблюдать осторожность. Одно неверное слово, и сэр Реджинальд вместе с большой группой роялистов, которые еще не определились со своей позицией, переметнется на сторону оппозиции. — Вы не пришли к какому-то решению с нашей последней встречи?

Сэр Реджинальд устроился удобнее и, сделав глоток, заявил:

— Честно говоря, нет. Знаю, вы ожидали другого ответа, но пока ничего не изменилось.

Лукас кивнул.

— Понимаю. Если вы еще не приняли решение, я готов обсудить с вами любой аспект закона.

— Я знаю, Кендалл, и в этом заключается проблема, — нетерпеливо вздохнул сэр Реджинальд.

Лукас нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— В отличие от вас, которого интересуют мельчайшие аспекты этого чертова закона, меня больше интересует другое. — Он сделал неопределенный жест рукой. — Что буду иметь я, если проголосую так, как вы хотите?

Лукас стиснул зубы. Он не был наивным и прекрасно знал, что подобные договоры не редкость при решении политических вопросов, но это не означало, что все его существо не противилось такой постановке вопроса.

— Что ж, надеюсь, вы проголосуете так, как подскажет вам совесть. Если у вас остались какие-то вопросы, я готов ответить на любой.

— Надеждой сыт не будешь — медленно проговорил сэр Реджинальд. — Скажу откровенно, я заинтересован в сделке определенного рода.

— О чем вы, сэр Реджинальд? — неприязненно спросил Лукас, с трудом сохраняя самообладание: ему надо было знать, чего он хочет. — Вы ведь только что сказали, что не нуждаетесь в деньгах.

— Сказал, и повторю: деньги мне не нужны. — В его темных глазах вспыхнул огонек. — Мне необходимо кое-что другое.

— Что же это?

Рыцарь осклабился.

— Вы еще не поняли? Власть, конечно.

Лукас нахмурился.

— Власть? Но что я могу в этом смысле сделать для вас?

Рыцарь одернул рукава.

— Все знают, что вы на короткой ноге с герцогом Уортингтоном.

Лукас, напомнив себе о необходимости держать себя в руках, стиснул зубы и очень медленно выдохнул, вместо того чтобы сделать то, что больше всего хотелось: уйти, демонстративно хлопнув дверью.

— А вы — с принцем-регентом. И что же?

Сэр Реджинальд рассмеялся.

— У Джорджи нет реальной власти. Он регент, но все знают, что это одно название. Мы гладим его по голове, говорим, что он хороший мальчик, а он устраивает очередной ужин и строит еще один дворец. Нет. Я хочу стать лорд-канцлером Ланкашира, но чтобы выиграть, мне необходимы голоса всех герцогов парламента.

Лукас смотрел на собеседника как на безумца. Лорд-канцлер не просто лицо влиятельное и могущественнре: он управляет землями и доходами короны на территории всего графства — иными словами, в его руках сосредоточена основная часть доходов соверена. А еще этот титул дает его обладателю главенствующее положение в парламенте.

Лукасу следовало бы встать и уйти, оставив этого сумасшедшего наедине с его бредовыми идеями, но необходимость собрать побольше информации его остановила.

— Что, если я не сумею убедить Уортингтона проголосовать за вас?

— Тогда я вряд ли смогу проголосовать за законопроект о занятости, но что еще важнее, убедить сделать это своих друзей.

Вот почему этот напыщенный индюк так и не встал на чью-либо сторону многие месяцы: выжидал возможности расставить ловушку на Кендалла.

Он поднялся, не в силах оставаться в обществе Реджинальда даже минуту, и как можно учтивее произнес:

— Я пробуду здесь еще сутки и до отъезда дам вам ответ.

— Превосходно! — улыбнулся рыцарь. — Жду вашего решения.

Лукас шагал к своей спальне большими шагами, сжимая кулаки и с трудом сдерживаясь, чтобы изо всех сил не ударить кулаком по стене. Его удерживало лишь уважение к Клейтону и благополучию его дома. А ну как стена не выдержит?

На королевском флоте служили в высшей степени достойные люди, для которых честь не была пустым звуком. Да, случалось разное, но о чести и ответственности никто не забывал, как и справедливости и верности слову. В политике все иначе.

Мир, в котором Лукас оказался, унаследовав титул, был сточной канавой тайн и интриг. Его брат имел вкус к такой жизни, Лукас — нет. Общаясь с сэром Реджинальдом и ему подобными, граф Кендалл испытывал муки совести и чувствовал себя облитым грязью, и одна только мысль, что этот осел может хотя бы пальцем прикоснуться к Фрэнсис, приводила его в бешенство.

Лукас буквально взлетел по лестнице, перескакивая через две, а то и три ступеньки и радуясь, что вокруг никого нет. Оказавшись на лестничной площадке своего этажа, он повернул направо и резко остановился, словно налетев на невидимую преграду.

Перед дверью его комнаты, скрестив руки на груди, стояла Фрэнсис Уортон.

Фрэнсис прогуливалась перед дверью комнаты графа Кендалла уже четверть часа и чувствовала себя ужасно глупо, прекрасно осознавая, что ведет себя совершенно неподобающе. Только ей было все равно. Она думала не о своей репутации и не о том, кто что о ней подумает, ее заботили простые люди: служанки, как Альбина, и лакеи вроде Лукаса. Они заслуживали лучшей участи, чем им предлагал этот злосчастный закон. Даже если не сумеет повлиять на результаты голосования, она намеревалась высказать создателю этого омерзительного проекта все, что думает о его своекорыстной писанине.

На всякий случай она придумала объяснение для тех, кто может увидеть ее под дверью лорда Кендалла, мол, заблудилась, и теперь ждет свою подругу Мэри Монтгомери, с которой договорилась встретиться. Это одна из немногочисленных дам на этом приеме, которые ей нравились. Комната Мэри — Фрэнсис собиралась на этом настаивать — должна быть где-то здесь. В конце концов, кто может винить бедную девушку за то, что заблудилась на этаже, где так много комнат и все двери абсолютно одинаковые.

Перед этим она довольно долго мерила шагами оранжерею, а теперь вот вышагивала перед комнатой лорда Кендалла, мысленно снова и снова повторяя свою речь. Она собиралась сказать этому напыщенному индюку, что он своекорыстный аристократ, которого интересуют только деньги и который думает только о себе и своем ближайшем окружении. Разве он когда-нибудь снисходил до мысли о жизни простых людей? Разве хоть раз поинтересовался, как живет его лакей или кухарка? Понимает ли он, что его законопроект сделает их жизнь еще труднее? На все эти вопросы он может ответить только одно: «нет». А почему? Да потому что ему все равно. Ему наплевать на тех, кто не принадлежит к сливкам общества. Эти люди создают правила для других и законы такие, что приносят пользу только им. Фрэнсис намеревалась сказать лорду Кендаллу, что, предложив этот закон, он опустился до уровня худшего из худших. И она искренне надеется, что отныне и впредь он не сможет спать спокойно: едва все страдающие и угнетенные предстанут перед его мысленным взором и не дадут уснуть до утра.