Тень «Райского сада» - Ирина Лобусова

— Села на стул, пугало! — Так же резко, как хохот, выплюнул офицер, оборвав смех на самой высокой ноте.

Зина села и сложила руки на коленях. Уставилась на него. От электрического света в камере у нее болели глаза, и она вдруг подумала, что действительно, наверное, напоминает сову.

— Ну, говори. — Офицер тоже сел и положил на стол руки, похожие на здоровые мясные окорока. — Всё, — он подчеркнул всё, — рассказывай.

— Что рассказывать? — Голос Зины прозвучал так тихо, что она сама перепугалась.

— Для начала — имя, фамилия, дата рождения, адрес, место работы, — человек пододвинул к себе лист бумаги и приготовился записывать.

Зина начала говорить.

— Врач, значит, — перебил он ее и перестал писать. — А чего это ты, врач, диверсии советскому народу устраиваешь?

— Какие диверсии? — не поняла Зина.

— Как это какие? Сеешь зловредные слухи, панику! Ты же жизни спасать должна! А ты вредишь всему советскому народу! — Офицер отшвырнул в сторону ручку, которая с грохотом покатилась по столу.

— Я не понимаю вас, — Зина все еще пыталась держать себя в руках. — Я ничего такого не делала.

— Да ну? — Мордоворот в форме прищурился, отчего лицо его стало каким-то еще более мерзким. — Симптомы непонятной болезни… Странные симптомы… Кто говорил? Учти, у меня все записано!

— Я говорила с коллегой, — вскинулась Зина. — Я хотела проконсультироваться по поводу одного пациента. — У нее перехватило дыхание. — Это был частный случай!

— Частный случай? — Офицер прищурился еще больше, и Зина вдруг поняла самое главное, что теперь отчетливо проступало в его облике: у этого человека совершенно не было жалости. — Со всеми детскими садами и школами? Ты даже в детдома звонила! Зачем?

— Я не звонила, — прошептала Зина.

— Имя, фамилия пациента, кто консультировал, когда поступил в поликлинику? Все говори! — Мордоворот снова взял ручку и сделал вид, что приготовился записывать.

— Я… не могу, — Зина вдруг почувствовала себя так, словно падает в черную бездну, причем без парашюта, — его принесли… и сразу унесли…

— Не можешь, да? — Мучитель снова швырнул ручку на стол с жутким стуком. — А знаешь, почему не можешь? Я тебе скажу! Не можешь потому, что не было никакого пациента! Пациента не было! Ты специально звонила во все детские учреждения, чтобы сеять панику! Хорошо продуманная диверсия! А теперь говори: по чьему приказу ты устраиваешь диверсии и сеешь панику? Говори, сука!

— Это какая-то ошибка, — от страха у Зины прорезался голос, — я ничего не делала плохого!

— На кого ты работаешь? — Он заговорил вкрадчиво. — Говори! Учти, чистосердечное признание смягчит твою вину! На кого ты работаешь, кто отдал приказ?

— Что значит — на кого? Я в поликлинике работаю, — от ужаса Зина не понимала, что любые ее слова звучат глупо.

— На кого — на английскую разведку, немецкую, французскую? Может, румынскую? Румыны давно Бессарабии гадят! Может, ты румынам продалась?

— Нет! — закричала она. — Это неправда! Я ничего не знаю ни о каких разведках!

— Да неужели? Ха-ха-ха! Вот умора! — Мордоворот поднялся из-за стола. А затем какой-то странной, словно танцующей походкой подошел к ней.

Дальше все произошло страшно и быстро. Размахнувшись, он хлестнул Зину ладонью по лицу — не очень сильно, но достаточно для того, чтобы из ее губы, только начавшей заживать, липким горячим потоком хлынула кровь. Но самым ужасным была не боль. Самым ужасным было ощущение страха и беспомощности, вдруг охватившее ее с невероятной силой.

— Ты не просто мне скажешь… Ты еще и напишешь, сука! — зашипел он и, вынув из кармана платок, вытер запачканную кровью ладонь. Затем брезгливо швырнул платок на стол. — Ты напишешь, — повторил.

— Нет, — Зина перебила его, не понимая, как у нее хватает сил на это, — ничего я писать не буду. Ни про какие разведки. Этот бред… Я не понимаю, при чем тут я…

И тогда он изо всей силы ударил ее кулаком в лицо. Охнув, Зина, задыхаясь, упала со стула на пол. Она скорей почувствовала, чем увидела его ногу, изо всех сил вонзившуюся в ее живот. Боль взорвалась в мозгу ослепительным фейерверком. Затем Зина начала рвать. Рвота смешивалась с текущей по лицу кровью. А садист стоял и молча смотрел на нее…

— Я же тебя до смерти забью, тварь! — Голос его зазвучал даже как-то ласково. — Я могу бить долго, очень долго. Ты будешь приходить в себя, а я снова буду тебя бить. А ты ведь не умрешь. Ты будешь страдать. Ты даже не представляешь, что я могу сделать с тобой…

Скорчившись от боли, разорвавшей ее тело, задыхаясь, Зина хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. До этого жуткого момента она даже не предполагала, что боль может быть такой.

Человек сел на корточки, попытался заглянуть в ее лицо. И рядом со своими глазами Зина увидела вдруг его мутноватые, безжизненные зрачки, абсолютно лишенные привычного человеческого выражения, словно принадлежащие какому-то насекомому, ворвавшемуся в ее привычную жизнь из глубокой доисторической бездны.

— Я могу поместить тебя в камеру к уголовникам, — ласково продолжал говорить он, — представь: двадцать человек зэков… мужиков… страшных, голодных… Они будут иметь тебя во все дырки, которые у тебя есть. День и ночь, неделями… И вместе, и поодиночке. И опять… Ты представляешь, что они с тобой сделают? Когда ты выползешь из этой камеры, ты больше никогда не будешь нормально ходить… Там все будет разорвано. У тебя выпадет прямая кишка. И ты подохнешь сама, в страшных муках. Я это сделаю. Не сомневайся даже…

Он снова хохотнул, поправил прядь волос, сбившуюся на лоб.

— А знаешь, почему я это сделаю? Я тебе скажу! Я ненавижу тех, кто вредит своему народу! Кто продался иностранным шпионам и пытается уничтожить советский строй! А ты враг всего советского народа! Ты попала сюда, значит, твоя жалкая жизнь уже закончена. И у тебя есть только один способ облегчить свой вонючий конец. Это написать все о тех, на кого ты работаешь! Ты меня поняла? Написать все! Ты меня слышишь? — Отбросив ласковую интонацию, он уже кричал.

— Я ничего не буду писать, — через силу произнесла Зина. В ней вдруг поднялось пугающее ее саму безразличие, отбросившее боль и подчинившее ее. — Ничего. Не буду. Писать. Никогда, — повторила она.

Схватив ее за волосы всей пятерней, садист сильно стукнул Зину головой об пол. Удар взорвался внутри черепа страшным, оглушающим звоном. Откуда-то, как со стороны Зина словно осознавала глухой звук, будто об пол ударили какой-то предмет. Звон нарастал. Все внутри закружилось, и, кружась вместе с этим звоном, она вдруг стала проваливаться в беззвучную темноту.

Очнулась она от холода — ей в лицо плеснули ледяную воду. И, придя в себя, поняла, что по-прежнему лежит на полу в луже ледяной воды. Мордоворот стоял рядом, в руке у него был кувшин, поблескивавший немытым стеклянным боком. Ей вдруг подумалось, что следующим его движением будет отпустить этот стеклянный бок прямо на ее висок.