Кошки-мышки - Вера Каспари

Китаец принес сдачу. Уолдо смотрел краем глаза, как я добавил к чаевым четверть доллара, не желая давать ему повод для насмешек.

– Не обижайтесь, – сказал он. – Если вам нужна трость, я куплю. С резиновым наконечником.

У меня возникло острое желание схватить этот кусок жира в человеческом образе и, как мяч, зашвырнуть подальше. Но я не хотел терять его дружбу. По крайней мере, сейчас. Он спросил, куда я направляюсь, и, услышав, что в центр, попросил подвезти его до улицы Лафайет.

– Не будьте букой, – сказал он. – Думаю, вам доставит удовольствие еще целых пятнадцать минут выслушивать мои восхитительные рассуждения.

Мы ехали по Четвертой авеню, когда Уолдо вдруг схватил меня за руку. Машину едва не занесло.

– В чем дело? – спросил я.

– Остановитесь! Тормозите, прошу вас! Будьте великодушны хоть раз в жизни!

Мне стало любопытно, с чего это он так разволновался, и я остановил машину. Уолдо торопливо зашагал назад вдоль дома к антикварному магазину мистера Клодиуса.

Хотя фамилия мистера Клодиуса была Коэн, он больше походил на янки, чем на еврея. Ростом около пяти футов одиннадцати дюймов, антиквар весил не больше ста пятидесяти фунтов. Глаза у него были светло-голубые, а лысая голова напоминала грушу. Я знал, что когда-то у него был компаньон, который занимался перепродажей краденого. Сам Клодиус был до такой степени наивным, рассеянным и страстно увлеченным человеком, что даже не подозревал о мошеннических проделках партнера. Я помог Клодиусу избежать судебного разбирательства, а он в благодарность преподнес мне полное собрание томов Британской энциклопедии.

Само собой, они с Уолдо были знакомы. Оба могли впасть в экстаз при виде какого-нибудь древнего чайника.

Как оказалось, Уолдо заметил в витрине магазина вазу – точную копию той, что он отдал Лоре. Ваза была сферической формы и покоилась на подставке. Мне она показалась похожей на стеклянный шар вроде тех, что вешают на рождественскую елку в магазине «Вулворт». Я понимал, что эта ваза не такая уж редкая и дорогая, как другие вещицы, которыми восторгаются коллекционеры. Она пришлась по вкусу Уолдо лишь потому, что именно он ввел среди снобов из высшего общества моду на посеребренное стекло. В своем рассказе «Искажение и отражение»[32] он писал:

«Выдутое до прозрачности мыльного пузыря стекло покрывают изнутри тонкой ртутной пленкой, и оно сияет зеркальным блеском. И подобно тому, как ртуть в термометре показывает температуру человеческого тела, этот хрупкий шар выявляет несдержанный нрав тех злополучных посетителей, которые, войдя в мою гостиную, первым делом отражаются в выпуклой поверхности в облике уродливых карликов».

– Клодиус, почему, во имя Джозайи Веджвуда[33], вы скрывали от меня это сокровище?

Клодиус достал из витрины вазу. Пока Уолдо ворковал над ней, я разглядывал старинные пистолеты. За моей спиной шла оживленная беседа.

– Где вы ее нашли? – спросил Уолдо.

– В одном доме в Биконе.

– И сколько вы собираетесь из меня выжать, старый конокрад?

– Ваза не продается.

– Как не продается? Послушайте, любезный…

– Она продана.

Уолдо стукнул тростью по тонким ножкам старинного столика.

– Какое вы имеете право продавать ее, не предложив сначала мне? Вы же знаете, что меня интересует.

– Я отыскал ее для одного моего клиента. Он поручил мне покупать все изделия из посеребренного стекла, которые я найду, и по той цене, какую я сочту приемлемой.

– Ваза стоит в витрине. Это значит, вы выставили ее на продажу.

– Вовсе нет. Это значит, что мне нравится показывать людям что-то красивое. Мистер Лайдекер, я имею право выставлять в своей витрине все, что хочу.

– Вы купили вазу для Филипа Энтони?

Наступила тишина, потом Уолдо вскричал:

– Вы должны были предложить эту вазу мне!

Уолдо кричал пронзительным старушечьим голосом. Я повернулся к нему и увидел, что его лицо побагровело.

– Ваза принадлежит Энтони, и я ничего не могу сделать. Если хотите, обратитесь к нему самому, – сказал Клодиус.

– Вы прекрасно знаете, что мне он ее не продаст.

Спор продолжался в том же духе. Я рассматривал шомпольное ружье, которое, наверное, считалось старинным еще в те времена, когда Эйб Линкольн был ребенком. Вдруг раздался звон. Я оглянулся. На полу блестели серебряные осколки.

Клодиус побледнел, словно на его глазах убили живое существо.

– Уверяю вас, это произошло совершенно случайно, – произнес Уолдо.

Клодиус застонал.

– У вас в магазине темно, проходы тесные, вот я и споткнулся, – оправдывался Уолдо.

– Бедный мистер Энтони!

– Не устраивайте трагедию, я заплачу любую сумму, только скажите.

С места, где стоял я, магазин выглядел темной пещерой. Из-за обилия антикварной мебели, старинных часов, ваз, блюд, бокалов, китайских собачек и потускневших подсвечников казалось, будто находишься на складе старьевщика. Двое мужчин перешептывались. Толстяк Уолдо, в черной шляпе и с массивной тростью, и Клодиус с грушевидной головой напоминали сейчас старых ведьм в Хэллоуин. Я вышел из магазина.

Уолдо подошел к моей машине, держа в руке бумажник. Судя по всему, настроение у него улучшилось. Он стоял под дождем, глядя на магазин, и улыбался. Как будто ваза досталась ему.

Рапорт Муни о расследовании убийства девушки-модели меня не удовлетворил, и я решил сам взяться за это дело.

К тому времени, как я добрался до Кристофер-стрит, Муни уже опросил остальных жильцов. С пятницы мисс Редферн никто не видел.

Дом, обшарпанный и старый, стоял в ряду точно таких же строений, украшенных объявлениями типа: «Сдается внаем», «Персидские кошки», «Пошив одежды», «Оккультные практики», «Домашняя французская кухня». Пока я мок под моросящим дождем, мне стало ясно, почему Дайан не минуты не колебалась, когда ей предложили провести душные выходные в другом месте.

Квартирная хозяйка походила на старый мешок из-под муки, выцветший добела и перевязанный посредине. Она заявила, что устала от полицейских и что, по ее мнению, Дайан проводит время с мужчиной. В городе так много распущенных девиц, что нет особой разницы, если кто-нибудь из них ненадолго пропадет. Лично ее нисколько не удивит, если утром Дайан заявится домой.