Товарищ Анна - Ирина Богатырева

— Ведь опять ерунда получилась! — с досадой говорил Дрон. — Все неправильно, крутилка просто, а не макет!

Он пытался объяснять, что здесь неверно, злился, как демиург, который все понимает, но не может достичь совершенства, но Марина не слушала, следя за вращающимися шарами загадочными счастливыми глазами, будто знала уже о чем-то большем.

Кражи в общаге все еще случались, хотя стали не так часты. Марина очень волновалась за их детище, а потому достала где-то тросик с замком, каким пристегивают велосипеды, и пристегнула модель к трубе батареи.

— Не боишься, что трубу отпилят? Затопит ведь всех, — хохотнул Дрон.

— Береженого бог бережет, — ответила Марина, вешая ключик от троса себе на грудь.

Вернувшийся Валька новое детище не оценил. Он вообще в первые дни ходил по общаге как ватный. Звонил Анне, но она была занята, дома были проблемы. «Бабка блажит», — объясняла, извиняясь, что не может разговаривать долго. Валька возвращался из универа, мотался по коридору, не зная, чем себя занять, и слишком сильно чувствовал, что все здесь ему опостылело. Единственное его желание было — изменить жизнь полностью и так, чтобы Анна была всегда рядом. Как это сделать, он не знал, но чувствовал, что ему надо для этого много денег. Вырвать ее от ее бабки, снять квартиру или вернуться к матери — но и там нужны будут деньги… Погруженный в эти мысли, он увидел однажды в фойе общежития объявление, что в ближайший супермаркет требуется охранник в ночную смену, пошел туда, показал свой военный билет и регистрацию в общежитии и получил работу в режиме «два через два».

— Когда есть свой человек рядом с продуктами, мы не пропадем, — заявил Андрей радостно. — Борька, слышишь? Вон, вон у кого надо клянчить. У него теперь всегда в карманах будет вдоволь сосисок. Валентин, я боюсь, он теперь уйдет к тебе жить, — притворно сокрушался он.

Валька молчал. Он не сказал и Дрону, ради чего так спешно устроился на работу. Он вообще стал замыкаться, совсем как некогда Женя. Андрюха казался теперь Вальке счастливчиком, ничего не делающим, но устроившимся хорошо, друг раздражал его своим оптимизмом, своим котом, Мариной, астрономией и сам по себе.

Весь февраль Валька проработал в своем магазине, втайне от Анны. Они встречались по выходным, если Валька был свободен, шли к ней домой, ужинали, потом Анна рассказывала свои новости. Жажда деятельности, привезенная из Ульяновска, не оставляла ее, она стала работать в каком-то благотворительным фонде, это давало ей не так много денег, зато приносило чувство нужности людям. С рвением неофита она бралась помогать сама всем, кому могла, ходила убираться в квартиры брошенных стариков, отмывала запущенных детей в семьях алкоголиков, ходила по квартирам и собирала ненужную одежду, игрушки в фонд детских домов. Она погружалась в мрачные, смрадные глубины нищеты и людского несчастья с каким-то остервенением. «Хоть так им помочь, хоть так, зато нагляжусь, зато знаешь какая во мне злость зреет против этого беспредела! Знаешь, сколько сил, желания, воли к борьбе!» Она снова говорила пламенно, а Валька слушал и молчал, молча доставал из пакетов продукты, забивал ими холодильник, молча делал ей небольшие подарки. Она, всегда рассеянная в быту, принимала все это как должное, не обращая особого внимания, не спрашивая, откуда у него деньги, даже будто не всегда замечая, что продукты на ужин принес именно он. А Валька так же молча продвигался к смутно маячащей перед ним мечте о собственном, личном, семейном счастье.

В марте Анна стала звать его снова в какую-то группу, но в какую — Валька не разобрался. «Я там такие вещи про нищету рассказываю, что у всех слезы текут!» — говорила она с гордостью. Он отнекивался, придумывая разные причины, лишь бы не говорить про магазин: ему казалось, Анна не одобрит такого места работы, но другого найти он пока не мог. Постепенно само собой стало так получаться, что они виделись все реже и даже созванивались нечасто, уходя каждый с головой в свою мечту.

Было часов двенадцать дня, когда Анна позвонила однажды Вальке и спросила, сможет ли он приехать на «Тверскую» через час. Она сказала это твердым учительским голосом, как говорила когда-то, и этот голос не давал возможности к бегству. Валька накануне работал и только недавно лег, он был раздражен тем, что его разбудили, но, узнав Анну, не показал недовольства.

— Ты что, еще спишь? — возмутилась она, расслышав мягкий и теплый, как подушка, голос. — Время — день! Так ты придешь?

— Хорошо, солнце, — спокойно ответил он, оделся и поплелся умываться.

Соседей в комнате не было. Уже совсем собравшись, Валька заметил, что телефон разряжается. Брать его с собой не имело смысла, он его выключил, поставил заряжаться и вышел из комнаты.

Перед выходом открыл окно, несмотря на холод: на кухне у кого-то подгорела еда, едкий дым тянулся в тупик коридора и полз в комнату.

Он опоздал минут на пятнадцать и застал Анну кипящей от раздражения. Она отстранилась от поцелуя и пошла по Тверскому бульвару тем стремительным шагом, каким ходила раньше. Она вообще выглядела, как в первые дни их знакомства, даже одета была так же, с алым бантом на сумке и деревянной спицей в волосах. Валька с удивлением приглядывался к ней, бледной и худой, как бы не до конца узнавая.

Был апрель, холодный, мрачный день. На бульваре под деревьями еще лежал грязный ноздреватый наст, под ним, как в пещере, были пустоты и собиралась талая вода. Деревья стояли сырые, с веток капало, словно оседал туман. Прохожих было немного, они сновали мимо с тихим шуршанием мокрого песка под ногами. Москва застыла вокруг декорациями, которые будто не успели еще сменить к следующему спектаклю. Даже гул окружавшего бульвар потока машин казался далеким, как ненастоящий.

— Я хочу с тобой поговорить, — сказала Анна. — Тебе не кажется, что нам пора кое-что понять друг про друга?

Валька пожал плечами. В нем поднималась волна небольшого раздражения. Он был не в том настроении, чтобы слушать нравоучения Анны, и приготовился терпеть молча.

— Что, может быть, тебе нечего мне сказать? — посмотрела она на него тем взглядом, как бывало. — Ты ведь чем-то занимаешься, со мной никуда не ходишь и ничего не рассказываешь. Что у тебя нового? Мы не виделись две недели, и за это время ты позвонил только два раза.

— Я занят был, солнце, — ответил Валька спокойно. Самое простое было бы сказать сейчас про работу, но он почувствовал, что не хочет говорить об этом так же, как и о своей мечте, о цели, ради которой он работает и делает все, — ради нее, Анны, и жизни с нею. Он понимал, что она не оценит и не поймет, раз не догадывается сама.

— Вот так? Да? — сказала она. — А чем? Почему ты стал меня избегать? Ну, что у тебя происходило в эти дни?

Валька пожал плечами. Раздражение нарастало. Он видел, что Анна считает его лодырем, в отличие от нее самой, активной, деятельной, и ощутил брезгливое нежелание перед ней объясняться. И вместо этого сказал:

— У нас тут ЧП случилось. Кот из окна вывалился.