Игры политиков - Дик Моррис

Но самый яркий пример успешной триангуляционной стратегии исходит не из Америки, а из Франции. В 1981 году вновь избранный президент-социалист Франсуа Миттеран национализировал целые сферы французской экономики. Однако при том, что это движение влево сопровождалось по ту сторону Ла-Манша и далее целого океана право-консервативной политикой Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, Франция вошла в полосу глубокого упадка. На волне этих трудностей поднялся кандидат правых Жак Ширак, выигравший в 1985 году парламентские выборы. В ответ Миттеран прибег к триангуляции. Он дал возможность Шираку приватизировать все, что было национализировано четыре года назад. В результате, оказавшись без любимого оружия, тот проиграл Миттерану президентские выборы 1987 года. Его подвел собственный успех. Да, но как Миттерану удалось удержать в узде свою партию?

Впрочем, триангуляция приводит к успеху не всегда. Попытавшийся отойти от ортодоксальной программы республиканцев и обратиться к проблемам гражданских прав и социального обеспечения, что всегда считалось территорией демократов, губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер, республиканец либерального толка, оказался между двух стульев. Почему он потерпел поражение там, где Буш, Клинтон и Миттеран добились успеха? Почему его политика демократам показалась мошеннической, а республиканцам — предательской?

Обдумывая перспективы своей президентской гонки, Джордж Буш-младший пришел к выводу, что республиканская партия не может вести кампанию под теми же знаменами, что развевались над головами Рональда Рейгана и Буша-старшего. Те флаги поникли, что было болезненно удостоверено поражениями 1992 и 1996 годов.

Ему предстояло доказать, что он ездит в не «олдсмобиле» своего отца.

Политика Рейгана—Буша строилась на мощном противостоянии коммунизму во внешней области и на сокращении роли правительства и уменьшении налогового бремени во внутренней. В социальной сфере Рейган и Буш использовали скрытое недовольство среднего класса уровнем преступности и чрезмерным распространением пособий; показательным в этом смысле стал яростный протест Джорджа Буша-старшего против призыва освободить насильника Уилли Хортона, с которым выступил его оппонент — губернатор Массачусетса Майкл Дукакис. Помимо того, дабы привлечь на свою сторону ортодоксальных христиан, Рейган и Буш выступили против абортов и за свободную продажу оружия. Такого рода политика позволила республиканцам выиграть президентские выборы три раза подряд, с 1980 по 1988 год.

Но ситуация изменилась. Не то чтобы избиратели стали другими — просто многие проблемы утратили актуальность. Исчезла мировая коммунистическая угроза. Бюджет был сбалансирован. Исчез дефицит (чтобы, подобно кролику из рукава фокусника, возникнуть через некоторое время вновь). Упал уровень преступности. Была преобразована система распределения пособий. Уменьшившаяся безработица сгладила страхи по поводу иммиграции.

Ситуация, с которой столкнулись в 2000 году Буш и вся республиканская партия, сродни ситуации, с которой ежегодно сталкиваются множество компаний, организаций, школ или просто групп граждан. Постепенно каждая такая группа вырабатывает определенный стереотип, избавиться от которого становится практически невозможно.

Но если продукция вашей компании больше никому не нужна, что остается делать? Как справиться с последствиями собственного успеха?

В 2000 году республиканская партия столкнулась именно с такой головоломкой. Ей нечем было заняться.

Боб Доул, начиная в 1996 году свою заведомо проигрышную кампанию, пытался выжать последние соки из традиционной республиканской программы. Нападая на Клинтона как на «кабинетного либерала», кандидат республиканцев призывал избавиться от федерального министерства образования, а равно принять еще более жесткие меры против преступности и нелегальной иммиграции. Он вел кампанию, нажимая на то, что Клинтон в случае переизбрания повысит налоги и увеличит федеральные расходы, а это, в свою очередь, приведет к увеличению государственного долга.

Но никто на эту удочку не клюнул. В условиях, когда дефицит бюджета резко уменьшился, количество пособий сократилось, уровень преступности упал, панические предупреждения Доула не встречали отклика. Оставив их без внимания, американцы подавляющим большинством голосов переизбрали Клинтона, и даже вмешательство третьей силы в лице Росса Перо этому не помешало.

Обдумывая причины самоубийственной тактики Боба Доула, Джордж Буш-младший четко осознал, что прежняя программа себя исчерпала. Ее следовало основательно отредактировать, передвинув в сторону центра — точно так же, как это сделал по отношению к программе демократов Клинтон. Пришла пора отдавать долги. Если демократы смогли переступить разграничительную линию и решить тем самым свои проблемы, кто мешает перехватить эстафету и включить в республиканскую платформу вопросы медицинского обслуживания, образования и заботы о бедных?

В глазах Буша такой сдвиг выглядел тем более естественным, что его никогда особенно не привлекала традиционная риторика республиканцев. Однопартийцы любили разглагольствовать о морали, защите права на жизнь, децентрализации, уменьшении налогов, индивидуальных свободах, но он не слышал ни слова о сострадании, любви, заботе о нуждающихся — всем том, что окрашивало его собственное мировоззрение.

В автобиографии «Бремя забот», написанной специально для того, чтобы представить публике малоизвестного губернатора-южанина и его взгляды, Буш по следам отца-президента, только куда более основательно, нажимает на такие понятия, как «добро», «сердечность» и т.д. «Порой консервативную философию совершенно ложно представляют как бездуховность, — пишет он. — Иногда тех, кто ее разделяет, отталкивают чрезмерно жесткие формулировки». Джордж Буш перекликается тут не с кем иным, как с Биллом Клинтоном, который в предвыборной речи на съезде демократической партии в 1992 году призывал к формированию «правительства-ученика, но не ментора».

Подобно ему, Буш строил свою кампанию в нетрадиционном стиле. Он декларировал готовность «доказать, что консерватор с человеческим лицом способен победить, не жертвуя своими принципами». Вновь действуя в духе Клинтона, Буш отмечал, «что прежняя политическая эра в Америке подходит к концу», и сулил поднять политику на новый уровень, избавив ее «от стершихся от времени стандартов». Скандал, связанный с Моникой Левински, отходил в прошлое, и Буш обещал Америке «новое начало, которое придет на смену временам цинизма».

Прибегая к языку триангуляции, Буш говорил, что в своей борьбе с бедностью он намерен опираться на «христианскую церковь и синагогу, мечеть и благотворительное общество», в которых ему видятся «тихие реки добра и истины, что точат камень. Иные видят в этом течении лишь крохи сострадательности; я же утверждаю, что в них — величие Америки».

Подвергаясь внутрипартийной критике за свой радикализм, Буш даже трибуну в Айове, с которой объявил о начале президентской кампании, использовал, чтобы возразить зоилам. Он выражал обеспокоенность тем, что чуть ли не автоматическая оппозиция любым программам демократов, связанным с расходованием государственных средств, угрожает, если использовать выражение великого ирландского поэта Уолтера Батлера Йейтса, «превратить сердце в камень».