Игры политиков - Дик Моррис

«Мне известно, что такой подход многим не нравится, — говорил Буш в июне. — Но отчего? Неужели мы не можем себе позволить сострадательность? Или милосердие? Неужели нашу партию должен вести человек, похваляющийся каменным сердцем? Я знаю республиканцев из разных концов страны, наделенных щедрой душой. Я убежден, что американский народ считает сострадание высоким даром. Даром целой нации, где сильные справедливы, а слабые опекаемы».

Буш — что отмечалось многими — вел кампанию в образе «консерватора с человеческим лицом». «Я горд тем, что являюсь консерватором с человеческим лицом, — говорил он в июне 1999 года на митинге в Сидар-Рэпидс. — Мне нравится этот ярлык. И от этой позиции я не отступлю». Настойчиво приспосабливая традиционные представления партии к собственным лозунгам человечности, Буш вновь, почти в клинтоновском стиле, пишет в автобиографии: «Я работаю над реформированием системы пособий, ибо считаю, что помогать людям обрести независимость — занятие куда более человечное, нежели загонять их в ловушку зависимости и нищеты».

Начиная с объявления своей кандидатуры и кончая ина-угурационной речью, Буш подталкивал республиканцев к центру, завоевывая тем самым симпатии тех избирателей, которых раньше отталкивала жесткая риторика консерваторов вроде бывшего спикера палаты представителей Ньюта Гингрича. Еще на самом старте президентской гонки Буш призывал республиканцев «примирить консервативное сознание с человеческим сердцем». А сразу же после избрания 43-й президент США поведал соотечественникам, что они живут в стране равных возможностей, где никто не остается на обочине, где «есть место всякому и всякий заслуживает свой шанс». На протяжении всей инаугурационной речи Буш тщательно обходил такие ключевые для республиканской партии вопросы, как аборты и реформа системы пособий.

Во время кампании Буш демонстрировал новый подход буквально ко всем сторонам традиционной республиканской идеологии. «Реформировать систему пособий, упирая на необходимость трудовой деятельности, — значит быть консерватором, — настойчиво повторял Буш. — Поддерживать благотворительность и церковь — значит проявлять человечность… Бороться с беззаконием — значит быть консерватором. Обеспечивать реальную помощь женщинам и детям, оказавшимся в критическом положении, — значит проявлять человечность».

Что стояло за объединительной стратегией Буша? Прежде всего — демография. Он осознал, что с опорой на один лишь белый электорат республиканцам не победить.

В борьбе за голоса национальных меньшинств Буш стремился преодолеть традиционные партийные симпатии, существующие в Америке. В прошлом республиканцы рассматривали голоса черных и представителей латинской расы как нечто вроде гандикапа в гольфе. В своих подсчетах они автоматически исключали голоса 12 процентов негритянского и примерно столько же испаноязычного населения, возлагая все предвыборные надежды на три четверти голосов общего количества белых.

Но со стремительным ростом количества выходцев из Латинской Америки эта арифметика перестала срабатывать. А по статистике, этот рост составил в 1990—2000 годах 60 процентов. Если тенденция сохранится, в следующем десятилетии латиноамериканцы значительно превзойдут своим количеством черных и собственно белый электорат будет все более и более сокращаться.

Суть программных новаций, осуществляемых Бушем, определялась тем, что партии, по его убеждению, необходимо расширять свою базу, апеллируя к тем, кого прежде позиции республиканцев по существенным для них вопросам отталкивали. Заявляя, что отныне «мы становимся партией… идеализма и единения», Буш подталкивал республиканцев к тому, чтобы снять возражения против легализации статуса проживающих на территории США мексиканцев. В отличие от многих своих однопартийцев он отвергал англоцентризм и, в частности, не желал прислушиваться к призывам отменить образовательные льготы для детей нелегальных иммигрантов. Действуя подобно корпорации, осваивающей новые рынки сбыта, стратеги избирательной кампании Буша адресовались к испаноговорящим избирателям, прекрасно отдавая себе отчет в том, насколько они таким образом расширят электоральную базу своей партии в XXI веке.

По мере развития избирательной кампании Буш все больше напоминал кентавра: голова республиканца-консерватора традиционной закваски, да и по рождению, туловище добросердечного человека, исповедующего духовные" ценности, особенно укрепившиеся в результате его недавней борьбы с бутылкой. На страницах автобиографии Буш описывает празднование своего сорокалетия в банкетном зале гостиницы «Броадмар» (Колорадо), которое и подтолкнуло его к решению бросить пить. «Семена этого решения были заброшены мне в душу еще год назад, и сделал это преподобный Билли Грэхем… Он вывел меня на дорогу, и я начал путь. Это знаменовало начало перемен в моей жизни».

Стремясь воплотить вновь обретенную духовность в политическом действии, Буш принялся упорно толковать о необходимости единства, «терпимости и уважения к религиозным убеждениям других». Называя себя «объединителем, а не разделителем», он призывал к созданию «морально обоснованной и социально корпоративной» политической программы, которая бы в противовес традиционно правым ценностям опиралась на иную, «куда более мощную традицию — традицию социальной справедливости». Он пришел к выстраданному убеждению: «…наше процветающее общество должно ответить на вопросы бедных» — вопросы, которые никогда не были в числе приоритетов республиканской партии.

Наверное, многие демократы думают иначе, но борьба под такими знаменами отнюдь не означала чистого соглашательства. Быть может, став в 1980 году напарником Рейгана в президентской гонке, Джордж Буш-старший и пережил духовное превращение, прошел по дороге, ведущей в Дамаск, но до того его семья традиционно тяготела к центру, исповедуя идеалы умеренного республиканизма в духе Дуайта Эйзенхауэра. Наверняка республиканцев-традиционалистов удивил подход Буша к проблеме афроамерикан-цев, который мало чем отличался от клинтоновского. Он пишет, как «потрясло» его убийство Мартина Лютера Кинга и «какой ужас вызвали» рвущиеся с поводка собаки и полицейские дубинки, направленные «против своих же соотечественников-американцев» в ходе кампании за гражданские права на Юге: реакция, пожалуй, естественная, но примечательная тем, что о ней вспоминает в своей автобиографии республиканец с Юга.

Выступая в ходе избирательной кампании на съезде Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения, Буш откровенно сказал, что «исторически отношения между республиканской партией и НАСПЦН нельзя назвать отношениями постоянного партнерства» — заявление, которое аудитории явно должно было показаться слишком нежным. Но, «не забывая о прошлом», Буш говорил и о «социальной гармонии», и об «экономических возможностях». Именно этот предмет, судя по всему, разбудил в нем государственного деятеля. «Надо смотреть правде в глаза, — горько сетовал он, — партия Линкольна далеко не всегда облекается в одежды Линкольна». При этом сам он протягивает оливковую ветвь мира и выражает совершенно искреннюю, кажется, надежду найти общую для всех почву.

Это движение в сторону объединения достигнет кульминации в удивительной — на взгляд некоторых, подозрительной — картине мультикультурализма, какую являл собой национальный съезд республиканской партии. Демонстрируя происходящие перемены, Буш попросил афроамериканца — генерала Колина Пауэлла (в недалеком будущем госсекретаря своей администрации) и Кондолизу Райс (в недалеком будущем помощника по национальной безопасности) выступить на съезде с речами, которые передавались по телевидению на всю страну. Но еще большее впечатление произвел хор черных, исполнявших перед делегатами самых разных мастей духовные гимны. Случайный телезритель, рассеянно щелкавший кнопками дистанционного управления, вполне мог подумать, что произошло какое-то недоразумение. Неужели это действительно съезд республиканцев!