Прежде чем мы стали чужими - Рене Карлино

– Ух ты, как здорово, – произнесла я.

– Теперь у нас есть узор. «Взгляд на Мэтта» – можно назвать его так, если хочешь, – засмеялась она.

– Мой взгляд на Мэтта, – поправила я, и она засмеялась еще сильнее.

– Ему понравится. Повторяй узор снова и снова, пока не дойдешь до конца.

Она пододвинула мне высокий деревянный табурет. Я села и принялась за работу.

ГРЕЙС

Спустя несколько часов, как раз закончив украшать ремень, я услышала звук подъезжающего мотоцикла. Алетта ушла в дом поставить чай. Я убрала ремень в шкаф, закрыла его и подошла к двери сарая как раз в тот момент, как Мэтт открыл ее снаружи. Он втолкнул меня обратно и крепко поцеловал. Я обняла его, а он подхватил меня на руки, и я закинула ноги ему за спину. Захлопнув дверь изнутри, он прижал меня к ней.

– И никаких «нет», – выдохнул он у меня над ухом.

– Мэтт, твоя мама…

– Это надо снять, – он опустил меня на землю и снял с меня халат. – Строго говоря, это все надо снять, – он потянул с меня майку, но я остановила его.

– Она сюда не придет, – возразил он, задыхаясь.

– Как, почему?

Он опустил руки.

– Потому что она знает, что мы здесь. Итак, на чем мы остановились? – Он поднял глаза к потолку, постучал пальцами по подбородку и торжествующе наставил на меня указательный палец. – Ах да, мы тебя раздевали.

– Подожди, но, может, она думает, что в нас есть хоть немного почтения?

– А может, она думает, что мы молоды и у нас любовь?

Мне показалось, что в комнате исчез воздух и мы остались в вакууме. Тишина, в которой не прозвучало ни слова, и только наши глаза, которые мы не могли оторвать друг от друга. Выражение лица Мэтта было бесстрастным.

Я вопросительно подняла брови.

– Что? – он слегка дернул плечом.

– А мы на самом деле?

– Молоды? Ну да, сравнительно.

– Нет. У нас…

– Грейс, а ты сама-то как думаешь?

И его губы снова оказались рядом с моими. Но в этот раз поцелуй не был страстным – он тянулся и тянулся, нежный и романтический, как будто мы пытались вместе растаять и слиться воедино.

Наконец я прервала его:

– У тебя здесь есть мотоцикл?

Он ответил, ткнувшись головой мне в шею и поцеловав в ухо.

– Не хочешь меня прокатить?

– Ты даже не представляешь как.

– Слушай, но мы с тобой даже не поговорили как следует о том, что было той ночью.

– А что, об этом нужно разговаривать? – его тон внезапно стал резким.

Внезапная волна паранойи вырвала меня из его объятий, отбросив на пару метров. Он явно избегал разговора на эту тему. Но почему? Было что-то, о чем он не хотел говорить мне? Я была недостаточно хороша для него? Но как я могла соответствовать? – подумала я в ужасе. Он был как божество, источающее отравляющую смесь секса и притягательности. Большую часть времени я наглядеться на него не могла. И в довершение всего он был добрым, умным, сильным и артистичным.

Мироздание, ты издеваешься? Уже хватит! Более чем достаточно! Нельзя, чтобы один человек имел столько достоинств. Это нечестно!

Маттиас был из тех парней, за которых хотят замуж все девочки. Из тех, чью фамилию ты пишешь красивым почерком рядом со своим именем на обложке своего тайного дневника. Грейсленд Шор. Грейсленд и Маттиас Шор. Мистер и миссис Шор. Воображаемые семейные фотографии бурлящим потоком крутятся в голове, как мерцающие звезды. Как ты стоишь рядом с ним, светящаяся от счастья, беременная в двенадцатый раз, а вокруг вас толпятся все ваши прелестные нарядные дети. Они обнимают вас за ноги, а вы неотрывно смотрите друг другу в глаза. Ты хочешь прокричать на весь мир: «Это. Мой. Мужчина!» И ты постоянно делаешь ему кучу минетов. Я не сделала ни одного, но я собиралась. Не важно, суть в том, что ты готова ради него на все.

А потом, как мифологическое чудовище, он берет и уничтожает твое сердце в один момент, просто своим безразличием.

А что, об этом нужно разговаривать?

Ох.

Он смотрел на меня искоса, вопросительно, заискивающе. Или он только притворялся, только играл со мной? От волнения у меня скрутило живот.

– Так, Грейс, что за фигня с тобой происходит?

Я больше так не могла.

– Скажи честно – я ужасна в постели?

– Что? Ты что, спятила? Или ты так шутишь?

– Ты собираешься отвечать на мой вопрос?

Он распрямился.

– Скажи, я действительно должен еще раз подчеркнуть, что я вот буквально только что сказал, что люблю тебя? Мне казалось, ты это поняла. Черт побери, Грейс, у меня непрерывный стояк, я тут безуспешно пытаюсь отыметь тебя, прижав к стенке мерзкого сарая во дворе моей собственной матери. Я-то думал, поступки всегда говорят лучше слов.

Мы уставились друг на друга. Он понизил голос:

– Прошлая ночь была самой восхитительной ночью в моей жизни. Клянусь тебе, у меня ничего даже и близко к этому не было. Ты уникальна, прекрасна и сексуальна, и ты все делала так, что я не могу перестать думать об этом. – Он глянул на свои джинсы и засмеялся. – Что делает жизнь в самолетах и в доме Алетты весьма проблематичной.

Мое сердце растаяло. Я принадлежала ему.

Он схватил меня за руку.

– Пошли, дуреха. Я собирался взять тебя на обед к отцу, и мы уже опаздываем.

– Что, правда? – я посмотрела на часы. Я не думала, что Мэтт соберется навестить своего папу так быстро. – Черт.

Я кинулась в дом и заметалась там, как молящийся дервиш, описывая беспорядочные круги.

– Я не знаю, что надеть, – причитала я.

Мэтт последовал за мной, уселся на кровать, закинул руки за голову и наблюдал за всем этим с удовлетворенной и самодовольной ухмылкой на лице.

– Ну надень что-нибудь. Тебе во всем хорошо. И безо всего тоже.

– Боже-боже-боже-боже, – тряпки вылетали из моего чемодана и разлетались по комнате. – Мне нечего надеть!

– Вот это, – сказал Мэтт, подбирая с полу какой-то предмет одежды. – Надень вот это.

Это было то платье, в маленький черный цветочек и с вырезом на спине.

– А вниз надень колготки и сапоги. В этом ты выглядишь потрясающе.

Я выхватила у него платье. Оно было мятое.

– Давай его сюда, – раздался голос из проема двери. Алетта протягивала мне руку.

Я чуть не расплакалась, увидев ее теплую улыбку. Дома я сама гладила одежду не только себе, но и своему отцу, и всем сестрам, и брату. Мама всегда говорила, что это моя работа. Даже когда я приезжала из колледжа на каникулы, я проводила часы за проклятой глажкой и другой работой по дому. Я ненавидела глажку. Один вид гладильной доски приводил меня в ярость.