Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

Дэвид присел на корточки, к теплу, исходящему от золотистых камней под ногами. Пол беспокойно заерзал в рюкзачке. Все это – прошедшее незаметно, не зафиксированное сознанием – Дэвид вспомнит потом, когда картинка, медленно обретая контуры, появится в проявителе. А сейчас он нашел Нору рамкой видоискателя. Ветер трепал ее волосы, загорелая кожа светилась здоровьем.

В теплом весеннем воздухе витали нежные ароматы. Дэвид и Нора стали спускаться, обходя пещеры, заросли горных лавров и фиолетовых рододендронов. Нора шла впереди. Она свернула с протоптанной дорожки и, петляя между деревьями вдоль ручья, вывела их на залитую солнцем поляну, запомнившуюся ей обилием земляники. Высокая трава тихо колыхалась на ветру, по земле, слабо мерцая, стлался темно-зеленый ковер земляники. Воздух был напоен жаром, сладостью, гудением насекомых.

Они разложили еду: сыр, крекеры, гроздья винограда. Дэвид устроился на одеяле и, прижав голову Пола к своей груди, расстегнул рюкзак. Он невольно вспомнил своего отца, плотного и сильного человека, умелые крепкие пальцы, которые накрывали его руку, обучая держать топор, доить корову или забивать гвоздь в кедровую дощечку. От отца пахло потом, смолой и темной, глубинной землей шахт, на которых он работал зимой. Даже подростком, уже учась в городе – только там можно было окончить школу, – Дэвид любил в выходные, подходя к дому, видеть на крыльце отца, курившего трубку.

– А-па, сказал Пол. Обретя свободу, он тут же стащил с ноги ботинок, внимательно осмотрел его, отшвырнул и пополз исследовать зеленый мир за границами одеяла. Дэвид наблюдал за ним. Малыш выдрал пучок травы, сунул в рот, удивился непонятному вкусу. Дэвиду вдруг пронзительно захотелось, чтобы родители были живы и могли посмотреть на его сына.

– Гадость, да? – усмехнулся он, вытирая травяную слюну с подбородка Пола.

Нора деловито и споро доставала столовые приборы, салфетки. Дэвид сидел к ней спиной, чтобы она не заметила, насколько он расчувствовался. Сунув руку в карман, он вытащил одну из своих находок, и Пол немедленно схватил ее обеими руками и потянул в рот.

– Может, ему все-таки не стоит облизывать камни? – Нора опустилась возле мужа, так близко, что он вдохнул ее тепло, запах пота и мыла, разлившийся в воздухе.

– Пожалуй, не стоит, – ответил Дэвид и отобрал у малыша камень, заменив крекером.

Жеода была теплой и влажной. Дэвид с силой ударил камнем о скалу, расколол на части и обнажил пурпурную кристаллическую сердцевину.

– Красиво… – пробормотала Нора, склонившись к его ладони.

– Вода древних морей. За много веков кристаллизовалась.

Они неспешно поели, затем набрали земляники, спелой и мягкой. Пол пихал ее в рот горстями, сок ручейками сбегал по его запястьям. В синем небе вяло кружили два сокола. Тики, сообщил Пол, показывая на них пухлой ручкой. Вскоре малыш уснул, Нора уложила его на одеяле в тени травы.

– Так хорошо, – сказала Нора и села, привалившись спиной к валуну. – Солнышко, и только мы втроем.

Она была босиком, и Дэвид стал массировать ее ступни, ее тонкие кости, одетые плотью.

– О-о, – почти простонала она, закрывая глаза, – а вот это действительно хорошо. Ты меня усыпишь.

– Не спи, – отозвался он. – Лучше расскажи, о чем думаешь.

– Даже не знаю. Вспомнила одну полянку возле овечьей фермы. Когда мы с Бри были маленькими, то обычно ждали там папу. Собирали огромные букеты из рудбекии и тысячелистника. Солнце грело так же, как сейчас, – словно обнимало. Мама ставила цветы в вазы и украшала весь дом.

– Тоже хорошо. – Кожа Норы была такой нежной. Дэвид опустил ее ногу и взял другую.

Легко провел большим пальцем по тонкому белому шраму, оставленному разбитой вспышкой. – Мне нравится представлять тебя маленькой.

Дэвид помнил солнечные дни своего детства, еще до болезни Джун, когда они всей семьей отправлялись за женьшенем, прячущимся в тени деревьев. Его родители и познакомились во время таких поисков. У Дэвида сохранилась их свадебная фотография, и в день, когда они с Норой поженились, она вручила ему подарок – этот самый снимок, но в красивой дубовой рамке. Его мать – кудрявая, с чистой кожей, тонкой талией и чуть заметной, мудрой улыбкой, а за ее спиной – бородатый отец с кепкой в руках. После свадьбы они уехали из главного города округа и поселились в домике, который отец построил на горном склоне, с видом на их поля.

– Мои родители любили природу, – добавил он. – Мать везде сажала цветы. А у ручья над нашим домом росли ариземы.

– Жалко, что я не знала твоих родителей. Думаю, они тобой очень гордились.

– Не знаю. Наверное. Они были рады, что у меня не такая тяжелая жизнь, какая досталась на их долю.

– Конечно, – согласно протянула она и, открыв глаза, взглянула на Пола. Мальчик мирно спал, солнечный свет пятнами падал ему на лицо. – Но видно, еще и переживали. Я бы очень скучала, если бы Пол вырос и уехал от нас.

– Это правда. И гордились, и переживали. Они не любили город. В Питтсбурге навестили меня только один раз.

Дэвид вспомнил, как они неловко сидели в его студенческой комнате и мать вздрагивала при каждом свистке поезда. Джун к тому времени уже умерла. Помнится, глядя на родителей, робко пивших жидкий кофе у шаткого столика, Дэвид тогда подумал, что теперь, когда им не о ком заботиться, они не знают, что с собой делать. Дочь так долго была смыслом их существования.

– Переночевали – и домой. А когда отец умер, мать переехала к своей сестре в Мичиган. Она не летала на самолетах и не водила машину. Потом я видел ее один-единственный раз.

– Очень грустно, – сказала Нора, стирая пятнышко грязи с ноги.

Дэвид подумал о Джун, о том, до какой белизны выгорали каждое лето ее волосы, вспомнил запах ее кожи – теплый, мыльный и немного металлический, как от монеты, ощущавшийся, когда они сидя на корточках копали землю палочками. Он так сильно любил сестру и ее нежный смех. И страдал, вернувшись домой и видя, что она бессильно лежит на крыльце на кушетке, а мать, поникшая от тревоги, чистит рядом кукурузу или лущит горох.

Дэвид посмотрел на сына. Тот крепко спал, повернув голову набок, длинные волосы вились по влажной шее. По крайней мере, Пол застрахован от горя. Он не будет расти, страшась, как Дэвид, неизбежной потери сестры. Ему не придется идти одному по жизни, потому что у него не осталось близкого человека.

Эта горькая мысль потрясла Дэвида. Ему хотелось верить, что, отдав дочь Каролине Джил, он поступил правильно. Или, во всяком случае, что этому есть оправдание. А если оправдания нет? Если в ту вьюжную ночь он защищал не столько жену и сына, сколько себя?

– Ты где-то витаешь, – заметила Нора. Дэвид чуть придвинулся к ней и тоже при слонился к валуну.

– Знаешь, у родителей насчет меня были великие планы, – проговорил он. – Только они не совпадали с моими.

– Совсем как у меня с мамой, – сказала Нора, обнимая колени. – Кстати, она собирается к нам в следующем месяце. Я тебе не говорила? У нее бесплатный билет.