Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

Лисенок шептал тише и тише, и никак не мог уняться. Ворон сел рядом, вплотную у правого бока. Положил руку на плечо, подождал, пока иссякнут слова и всхлипы, погладил рыжие жёсткие волосы, намеренно засаленные, запорошенные сажей: описания Лисенка действительно есть у любого стражника в городе, и цвет волос указан особо, это яркая примета. Но приметить ловкого пройдоху даже она не помогает… Ворон приобнял легкое жилистое тело, дрожащее, как в лихорадке.

Йен теперь сидел напротив, совсем один на широкой лавке, и ощущал себя мертвым. Удивлялся: а почему он не падает, продолжает дышать и даже шевелит руками? Водит тощими своими, паучьими пальчиками, не умеющими дрожать даже теперь. Как будто им и всему телу – не важно, жив ли Локки.

– Ты не ошибся, ты прежде ни разу не ошибался в главном, – внятно сказал Ворон. Голос звучал ровно, это пугало больше крика. – Значит, мы не успели. Значит, нам осталась лишь месть.

– Они намеренно путают нас. Я могу устроиться на черную княжью кухню, на нижнюю, – сразу предложил Снегирь. – Там кой-кто помнит моего покойного папашу. Ну и вызнаю толком, что и как. Не может быть, чтобы… никак не может.

Йен повернул голову, сощурился и припомнил, глядя на Снегиря: да, это его прозвище. Подходящее для румяного и бойкого парнишки. Он из младших, в гнездо попал совсем недавно. До того жил в верхнем городе близ княжеского замка. В один день осиротел и оказался выброшен на улицу. К ночи замерз и отчаялся, но «добрые дяди» утешили, дали корку хлеба, позвали на большой праздник, где много еды. Он обрадовался и пошел, куда повели… но не дошел: Волк зарезал добряков в темном переулке. Снегирь рассказывал, как дрожал и ждал смерти, пока Волк ругался, протирая нож рубахой одного из убитых: «Ты вовсе без ума? Они с помойки, ты что, не слышал о них? Людоеды». Снегирь сполз по стеночке, зажал рот обеими руками. Его бы все равно вырвало… если б плесневой корки хлеба хватило на рвоту. Он слышал о выродках с городской помойки, но полагал россказни взрослых – байкой. Не могут ведь люди до подобного дойти! Не могут, правда? Снегирь давился сухой рвотой, сполна понимая, кем стал бы «на празднике» – пищей! Он жался в угол и думал, как страшен нынешний спаситель, если запросто порешил злодеев, один! «Экий ты румяный. Ну чисто Снегирь, – Волк нагнулся, рассматривая сиротку. Сбросил с плеч куртку, укутал. – Со мной неспокойно, а только один ты или сдохнешь, или одичаешь. Ты пока что птаха, безобидная и беззащитная. Последнее время мне птахи кажутся не худшей породой людей»… С того дня Снегирь полагал Волка если не богом, то уж наверняка святым. Поэтому не терял присутствия духа после рассказа Лисенка. Не мог поверить, что всемогущий Волк – мертв.

– Худшая слабость – обман самого себя, – вымолвил Ворон. Обвел взглядом гнездо – два десятка тихих, жмущихся друг к дружке, малышей и подростков. Всех, кого успел собрать для разговора. – Волк мертв. Мы… осиротели.

Ворон прикрыл глаза. Не согнулся, не утратил спокойствия: он уже все для себя решил, и потому был готов действовать.

– Я могу сказать? Хотя я чужой тут, и из-за меня… – осторожно начал Йен.

– Он привел тебя, как любого из нас. Он никогда не рассуждал, опасно ли спасать кого-то. На тебе нет вины, у тебя есть право голоса, – не открывая глаз, сообщил Ворон. – Но говори о деле. Жив – не жив… не мусоль ложь, правдой она не сделается.

– О деле, – эхом отозвался Йен. – Прости, я скажу страшное. Князя нельзя убивать. То есть, – Йен заспешил, ведь Ворон распахнул глаза и зарычал! – Нельзя прямо теперь. Выслушай, умоляю. Я постараюсь коротко. Если совсем упростить, то последние три года я менял баланс в княжестве. Усиливал гильдии и храм, чтобы они могли влиять на князя и знать. Думаю, я перестарался, перемены сочли опасными. Вот почему князь отдал меня королю. Если меня не привезут в столицу, а князь выживет, он окажется в опале и долго, пять лет или даже семь, будет отстаивать право на власть. Все это время княжество проживет относительно мирно, пусть и бедно, с притеснениями и поборами. Но если мы убьем князя… на нас объявят охоту всюду, безжалостно.

– Боишься смерти? – Ворон презрительно сощурился.

– Дослушай. Короли никогда не говорят того, что имеют в виду. Охоту объявят на нас. Но как это сделают? Нас назовут или чернокнижниками, или оборотнями. И возьмутся жечь и рубить всех рыжих, – Йен глянул на Лисенка, затем на Ворона, – или всех, у которых брови срастаются на переносице. Когда трупов накопится три или четыре десятка, нас возненавидит весь этот край!

Йен задохнулся и смолк. Увидел в своих руках кружку – ту самую, из которой прежде Ворон поил Лисенка. Очень удивился. Неужели его правда слушают? Ворон – великий человек! Такая выдержка.

– Спасибо, – Йен вернул кружку. – Не важно, поймают нас или нет. Жечь будут все равно. Их цель – местные храмы, гильдии и неугодная знать. Кровь пустят не для забавы, а для зачина великой резни. Золото очень удобно добывать через войну. Княжество богато, оно лежит на границе трех стран с большими армиями, которые давно рвутся в бой. У князя нет законного наследника.

Йен смолк и некоторое время смотрел с отвращением на свои бессильные, перебинтованные во много слоёв ноги. Под железными башмаками нарывы копились давно, брести, а затем и ползти через город в дом Кабана, пришлось в чужой обуви, и вот результат… Йен поднял голову и глянул прямо в глаза Ворону. Еще раз удивился: как Локки умел найти и собрать в гнездо таких людей? Никто иной не стал бы слушать. Все слова – яд, и каждое непонятно, ведь для Ворона город – чужое место, он в мире города ничего толком не смыслит, а деньги презирает, ничуть не понимая их подлинной роли.

– Ты рвешь мне душу, но ты, возможно, в чем-то прав. Волк бы не одобрил того, что сожжет дома и выгонит на улицу много новых сирот, – нехотя выговорил Ворон. – Дальше. Пока не понимаю, куда клонишь.

– Он князь. Его надо убить так, чтобы за подлость заплатил он сам, а не все люди, которые живут на его земле. Ворон, я могу казаться тебе трусом и подлецом. Я сам себе таким и кажусь. Мне Локки – единственная семья, даже больше, чем семья… а я прошу не трогать выродка, который его… Но я вот такой. Прости.

Ворон долго молчал. Лисенок испуганно смотрел то на него, то на Йена. Снегирь вдруг поверил в худшее и заплакал тихо и горько. Кто-то еще из младших всхлипнул…

– Давай подробнее, – потребовал Ворон.

– Артель. – Йен растер затылок и сосредоточился. – Они нашли Локки и привезли сюда его и вас. Зачем? Разве трудно устроить охоту на меня с помощью местных? Я много думал. И мне делалось все страшнее. Локки, ты и Кабан. Для вас троих золото не существует. Любой из вас годен, любой для меня – капкан. Вы так отличаетесь, что я бы попался с первого взгляда. Артель знала. И я попался. Все, как они хотели.

– Согласен, – Ворон задумался, подался вперед. – Дальше.