Будут неприятности - Галина Щербакова

ИННА ПАВЛОВНА (встряхнувшись). Зачем ты меня слушаешь? Зачем? Сейчас болтала, как фермерша, баба…

КАТЯ. Ну, не надо. Успокойся.

ИННА ПАВЛОВНА. А кто волнуется?

Резко выскакивает лента магнитофона.

КАТЯ. Как я испугалась!

ИННА ПАВЛОВНА. Это же магнитофон.

* * *

Аэропорт… Инна Павловна и Росляков провожают в Москву Громова и Катю. Громов и Росляков ушли к справочному, на авансцене Катя и Инна Павловна.

ИННА ПАВЛОВНА. Ужинать будешь в Москве. Кланяйся Ольге, Дашеньке.

КАТЯ. Я Алексея не представляю в семье. За это время, что он был здесь, привыкла к нему одному, не могу его представить с женщиной…

ИННА ПАВЛОВНА. Он хороший муж. Увидишь. Надежный, верный. Тебе бы, Катя, такой человек встретился.

КАТЯ (грустно). Вот! Уже образец нашли.

ИННА ПАВЛОВНА. Тебе второй-то раз лучше не ошибаться…

КАТЯ (нервно). Значит, как Алексей? А я, между прочим, не спорю. Алексей мне годится.

ИННА ПАВЛОВНА. Вот и хорошо. (Потом задумывается.) Я тебя, наверное, не так поняла? Или ты это и хотела сказать?

КАТЯ. Что это?

ИННА ПАВЛОВНА (испуганно). Катерина, не смей!

Возвращаются Росляков и Громов.

ГРОМОВ. Ну все, дорогие мои! Самолет подан.

Инна Павловна отводит в сторону Катю.

ИННА ПАВЛОВНА. Лапонька, золотко! Ты ведь языком болтала просто так? Да? У тебя ничего подобного в голове нет?

КАТЯ (обнимает сестру). Успокойся, ради бога! Все будет в порядке! Второй раз лучше не ошибаться. Ты права.

ИННА ПАВЛОВНА (радостно). Правильно! Умница. (Целует ее.) Ну, с Богом! Ни пуха тебе ни пера! (Целует Громова.) Всегда тебе рада, Лешенька, всегда.

ГРОМОВ. И все-таки, милые мои Росляковы, чует мое сердце, что скоро вы будете совсем, совсем рядом. Во что я в жизни верую свято – в женский натиск. Самая производительная движущая сила. А из Маруськи такая женщина вырастает!

РОСЛЯКОВ. Окстись!

КАТЯ (смеется). Погляжу, погляжу на вашу Дашу…

ГРОМОВ. Говорю сразу: тоже буря и натиск. Ну ладно, ребята, идите! Спасибо за все. Нигде так вкусно не ем, как у вас.

РОСЛЯКОВ. То-то!

ИННА ПАВЛОВНА. На здоровье! Звони и пиши, Катенька!

Громов и Катя уходят.

РОСЛЯКОВ. Теперь Маруську действительно не удержать.

ИННА ПАВЛОВНА. Виталий, а я ведь очень не хочу в Москву!

РОСЛЯКОВ. А я хочу?

ИННА ПАВЛОВНА. И ты тоже. Столько лет, и все не хочешь. Удивительно, да?

РОСЛЯКОВ. А что удивительного?

ИННА ПАВЛОВНА. Ну… Могло быть тебе все равно?

РОСЛЯКОВ. Не могло.

ИННА ПАВЛОВНА (тихо). До сих пор?

РОСЛЯКОВ. Слушай, я тебя не понимаю! О чем ты? На что вы все время намекаете, мадам?

Взлетает самолет.

ИННА ПАВЛОВНА. Я боюсь.

РОСЛЯКОВ. Это же самолет, детка! Элементарное средство передвижения.

* * *

Прошел год. Квартира Громовых. На журнальном столике телефон. Он звонит. Из глубины квартиры в брюках и широкой яркой кофте выходит Катя.

КАТЯ. Алло! Это я… Я знала, что найдешь. На это рассчитывала. Ну хотя бы для того, чтоб ты скрасил мое одиночество своим звонком… Нет, Мартын, я не совсем одна… (Смеясь.) Я сторожу собаку… Ну, собаку, обыкновенную… Вру, вру, необыкновенную. Так считают хозяева… Выхоленный эрдель, чистейшей крови. Вот я его и сторожу. Дважды в день он меня прогуливает… Нет, уже не долго… Они должны вот-вот появиться… Как где? Где сейчас вся Москва? За грибами… Потом будет жареха… Ради этого стоило посторожить Багратиона… Господи! Ты тупой! Эрдель Багратион… Почему свинство? Я видела на прогулке болонку по имени Мисюсь… Да, да, Мисюсь! И хозяйка кричала дурным голосом: «Мисюсь, где ты?..» Напиши, Мартын, напиши… Литература любит такие штуки… Нет, Мартын, не увидишь… Завтра… Не надо, не надо, не надо, Мартын… Кстати, у соседей по площадке кот Мартын. Весьма кобелирующий кот… Просто Жорж Дюруа… Да, да… Кошки и собаки, как воплощенная любовь к литературе. Чем не тема? (Звонок.) Старик! Закругляюсь! Звонят! Пока! До завтра!

Кладет трубку, бежит открывать дверь, возвращается с Сергеем. Он держит за ножку громадный белый гриб.

КАТЯ. Боже! Какой красавец! И где?

СЕРГЕЙ. На центральном рынке. Очень грибное место. Еще не приехали?

КАТЯ. Вот-вот должны!

СЕРГЕЙ. Как псина? Не переживает?

КАТЯ. Ничего. Держится с достоинством. И если и переживает, то, как истинный мужчина, виду не показывает…

СЕРГЕЙ. Он Дашку безумно любит…

КАТЯ (лукаво). Естественно!

СЕРГЕЙ. Знаете, Катя, а я решил из Москвы смотаться. На пару лет хотя бы…

КАТЯ. Куда, Сереженька?

СЕРГЕЙ. В Набережные Челны… Только бы не переименовывали. Так бы и осталось – Набережные Челны. Вот я произношу эти слова, а внутри что-то холодеет, как от радости… В детстве мне так вот нравилось слово «Мариуполь».

КАТЯ. Не знала, что вы такой…

СЕРГЕЙ. Нет, серьезно. Я люблю некоторые слова просто за то, как они звучат… А есть страшные слова. Например, алебастр… Бр-р-р… Кошмар какой-то, а не слово…

КАТЯ. А насчет отъезда это вы серьезно?

СЕРГЕЙ. А почему бы нет? Квартиру на ключик – и будьте здоровы!.. Все-таки этот гриб всем грибам гриб. Алексея Петровича я раню им в самое сердце. А Ольга Константиновна меня поймет. Ей эти вылазки ни к чему, как я понял. Это она на поводу у Дашки.

КАТЯ. Весь дом у нее на поводу.

СЕРГЕЙ. Так вас Багратион воспринял?

КАТЯ. Привет! Что уж я, по-вашему, и псу понравиться не могу!

СЕРГЕЙ. Баграша страшно преданная скотина.

Громкий, непрерывный звонок в дверь. Катя бежит открывать. Входят Громов, Ольга Константиновна, Даша с лукошками, сумками.

ДАША. Где мой Баграшенька? (Убегает.)

ГРОМОВ (держа в руках белый гриб). Ну, каков?

СЕРГЕЙ (он прятал свой за спиной, а теперь протягивает его Громову). Сравним?

ГРОМОВ. Боже мой! Где?

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не говорите, Сережа, а то пропал и следующий выходной.

ГРОМОВ (рассматривает гриб, качает головой). Да! Я сражен.

СЕРГЕЙ (Кате). А что я говорил?