Голубое шампанское - Джон Варли

Хеффер забеспокоился и собрался что-то сказать, но Цейсс жестом остановил его. Каждый из них понимал, что лазеров достаточно самих по себе.

– Поэтому, хотя и возможно уничтожить станцию, – продолжила Россникова, – проникнуть на нее невозможно – если предположить, что кто-нибудь захочет хотя бы попытаться.

Бах подумала, что по разным выражениям на лицах сидящих за столом она может понять, кто из них знал всю историю, а кто лишь часть ее. Несколько людей из второй категории были готовы задать вопросы, но Хеффер их опередил.

– Как насчет отмены инструкций компьютеру? – спросил он. – Вы это пробовали?

– Было сделано много попыток за последние несколько лет, когда этот кризис стал приближаться. Мы не ожидали, что это сработает, и это не сработало. Танго Чарли отказывается принимать новые программы.

– Боже мой, – ахнул доктор Блюм. Бах увидела, как его румяное лицо побледнело. – Танго Чарли. Она на Танго Чарли.

– Совершенно верно, доктор, – подтвердил Хеффер. – И мы пытаемся придумать, как ее эвакуировать. Доктор Вильхельм?

Вильхельм оказалась пожилой женщиной крепкого сложения, как и большинство родившихся на Земле. Она встала и заглянула в листок с заметками, который держала.

– Информация под меткой «Нейротропный агент Х» имеется в ваших компьютерах, – пробормотала она и обвела взглядом собравшихся. – Но можете не утруждаться. Примерно настолько мы и продвинулись, назвав его. Я просуммирую все, что нам известно, но вам не нужно быть экспертом по этому вопросу: экспертов по «Нейро-Х» не существует.

Эпидемия началась девятого августа, в следующем месяце отметим тридцатилетний «юбилей». В первоначальном сообщении упоминались пять случаев заболевания и одна смерть. Симптомами были: прогрессирующий паралич, конвульсии, утрата двигательного контроля, нарушение чувствительности и онемение.

На станции Танго Чарли был немедленно объявлен карантин по стандартной процедуре. Туда была доставлена группа эпидемиологов из Атланты, затем другая из Нового Дрездена. Всем вылетевшим со станции кораблям было приказано вернуться, кроме одного, летящего к Марсу, и другого, уже вышедшего на парковочную орбиту вокруг Земли. Ему было запрещено совершать посадку.

Ко времени прибытия специалистов заболевших было уже более сотни, еще шестеро умерли. Позднее к симптомам добавились слепота и глухота. У разных людей болезнь прогрессировала с разной скоростью, но всегда протекала очень быстро. Среднее время выживания от момента проявления симптомов позднее было оценено в сорок восемь часов. Никто не прожил дольше четырех дней.

Обе медицинские группы заболели немедленно, равно как и третья, и четвертая. Заболели все, до последнего человека. Первые две группы использовали методы изоляции третьего класса. Третья повысила меры предосторожности до второго класса. Результат тот же. Очень быстро мы были вынуждены перейти к процедурам первого класса, которые сводятся к максимально полной изоляции: полное отсутствие физических контактов, раздельное снабжение воздухом, весь поступающий к исследователям воздух проходил через стерилизующее оборудование. Но все же заболели и они. Шесть пациентов и некоторые образцы тканей были посланы в лабораторию с защитой первого класса в двухстах милях от Нового Дрездена, и еще несколько пациентов были отправлены, с мерами предосторожности первого класса, на госпитальный корабль возле станции Чарли. И там, и там заболели все. Мы почти отправили двух пациентов в Атланту.

Она помолчала, глядя вниз и потирая лоб. Все молчали.

– Я руководила операцией, – негромко продолжила она. – Я не могу приписать себе то, что мы никого не отправили в Атланту. Мы собирались… но внезапно на станции Чарли не осталось никого, кто мог бы доставить пациентов на борт. Все или умерли, или умирали.

Мы отступили. Не забывайте, что все это произошло за пять дней. И в итоге за эти пять дней мы получили крупную космическую станцию, на которой все мертвы, три корабля с мертвецами и эпидемиологическую исследовательскую лабораторию на Луне, полную мертвецов.

После этого большую часть решений стали принимать политики – но советы им давала я. Два ближних корабля были посажены под управлением роботов возле инфицированной исследовательской станции. Заброшенный корабль, летящий к Марсу был… думаю, это все еще секретно, но какого черта? Он был взорван атомным зарядом. Потом мы обратились к тому, что осталось. Со станцией на Луне было проще всего. Имелось кардинальное правило: все, что попадает на станцию, там же и остается. Роботы-краулеры доставили туда дистанционные манипуляторы и экспериментальных животных. Большая часть из них умерла. «Нейро-Х» убивал почти всех млекопитающих: обезьян, крыс, кошек…

– А собак? – спросила Бах.

Вильхельм взглянула на нее.

– Всех собак он не убил. Половина тех, что мы туда отправили, выжила.

– А вы знали, что на Чарли были живые собаки?

– Нет. К тому времени режим изоляции был уже установлен. На станцию Чарли было невозможно высадиться, и она была слишком близка и видима, чтобы ее уничтожить атомным зарядом, потому что это нарушило бы с десяток договоров между корпорациями. Не имелось причин, почему бы ее просто не оставить в покое. У нас были изолированные образцы здесь, на лунной станции. Мы решили работать с ними и забыть о Чарли.

– Благодарю вас, доктор.

– Как я уже говорила, на сегодня это самый вирулентный из всех известных организмов. Похоже, он предпочитает инфицировать все виды нервных тканей почти у всех млекопитающих.

У попавших на станцию групп не оказалось времени что-либо узнать. Все они слишком быстро заболели и столь же быстро умерли. Мы тоже мало что выяснили… по разным причинам. Я предполагаю, что это был вирус, просто потому, что нечто более крупное мы обнаружили бы почти немедленно. Но мы его так и не увидели. Он быстро попадал в организм – мы не знаем, как он передавался, но единственной надежной защитой были несколько миль вакуума, – и как только он проникал, я подозреваю, что он изменял генетический материал хозяина, вырабатывая вторичный агент, который, как я почти уверена, мы выделили… а потом уходил и очень хорошо прятался. Он все еще оставался в хозяине, в какой-то форме, так должно было происходить, но мы думаем, что его активная жизнь в нервной системе продолжалась всего около часа. Но за это время он успевал нанести невосполнимый ущерб. Он включал систему против себя, и организм-хозяин погибал примерно за два дня.

Вильхельм все больше возбуждалась. Несколько раз Бах казалось, что та начнет сбиваться. Было ясно, что даже через тридцать лет кошмар «Нейро-Х» для нее не ослабел. Но тут она сделала над собой усилие и постепенно успокоилась.

– Другой его выдающейся особенностью была, разумеется, инфекциозность. Я в жизни не видела ничего, что столь упорно уклонялось от наших надежнейших попыток его изолировать. Добавьте к этому уровень смертности, который в то время казался стопроцентным… и вы получите вторую вескую причину, почему мы настолько мало о нем узнали.