Мой роман со Стивеном Кингом. Тайные откровения - Лю Ив

лишь один раз переспав с ним два года назад, за которые они практически не общались?

Нет таких дур. Всегда женщины маскируются во имя приличий. К тому же Лю Лю успела не раз прочирикать о том, что никто не знает, где она находится, потому что – роман её есть тайна велика, и о существовании её Принца никому не известно. Принца или теперь уже Кинга, – так филателисты быстро переиначили… и правильно сделали, потому что Принц к этому времени уже превратился в полновластного Кинга, хотя сама Лю Лю не сразу это поняла.

Он уже царствовал над нею. А она марионеткой дрыгалась под воздействием его чарующей… – или, чего уж там – гипнотизирующей – физиономии!

Кинг оказался предателем.

Это я вам точно говорю! – Сама – без Лю Лю!

Предал меня, и неизвестно почему. Денег ему что ли не хватало? Или чёртовы иллюминаты-масоны-говнюки-кастраты его заставили… Если и так – всё равно скотина! Мог бы мне сказать, я бы согласилась.

Ну, хотя… кто знает, может одну почку и отдала бы, а всё вообще – включая роговицы глаз, сердце, матку – может и не отдала бы… Крови бы – пару-тройку литров – наверняка нацедила…

Но им же, наверно, всё нужно… группу крови в больнице вызнали, и все дела…

Так вот, когда Лю Лю проснулась…

Руки оказались привязанными к кровати. И ноги тоже. Дёрнулась, бесполезно. Комната, никого рядом. Тумбочка, над кроватью дурацкая картинка в раме. Идиоты, наверно, гребут деньги лопатой, а картину навесили – говнище, только и цены, что рама дорогая.

Осмотрелась, но ничего личного в комнате не обнаружила. Хотя… – Цветочки на подоконнике в горшке: так себе – зелёная кучка где-то затерявшейся жизни.

Так попасть, – Лю Лю не находила слов, чтобы наказать себя, адекватно тому, что натворила.

И при этом, вот же чудеса… – не было у неё такой уверенности, что со Стивеном теперь всё – кончено навеки! Не было такого чувства! Унижение, обида, злость на предателя, но – полностью плюс на минус – всё равно не поменялся.

Невероятно! – Хотелось ущипнуть себя, потому что в жизни такого не бывает!

* * *

Спустя примерно полчаса, пришли двое в халатах, архангелы, мать их, и начали готовить, вероятно, к очередному издевательству.

Они уже давно приспособились: вытащат из постели и ну давай издеваться, насмехаться или и того хуже – причинять сумасшедшее унижение… Лишь бы радоваться от моих мучений.

– Готовься, сейчас будем одеваться, – отвязали, сняли ночную рубашку и напялили платье: выше колен, аляпистое с зелёными листиками, дурацкими ромашками, якобы детское… скотины… я выглядела в этом, – ещё и с ярко-красными горошками! – как малолетняя блядь из сиротского дома.

Им нравилось… гости же постоянно приезжали. Частенько с женщинами… Специально заблаговременно не кормят, чтобы потом начать кормить перед зрителями.

И как кормить? Недавно привязали к ножке кровати, поставили миску посреди комнаты, а сами, конечно, уселись смотреть шоу… И один толкает миску ногой… мол, давай девочка – ползи к мисочке, тут тебе покушать положили…

Я вообще далеко не девочка, сам вид в этом клоунском наряде уже вызывает смех, а тут ещё такой театр – должна изображать собачку и вилять попкой…

Не исполнять приказаний? Чтобы увечий нанесли? Или ради чего?

Унижение – это полезно для ослабления гордыни. Поэтому унижаться не грех. А отказаться – по какой причине?

Не могу отказаться…

Но что происходит во время унижения – врагу не пожелаю! Легче с жизнью расстаться, чем пройти через унижение и не возражать. Внутри всё вопит, бьётся – истерика такая, что не зря они связывают! Руки на себя наложить? – Легко! Но нечем. Всё убирают. И дополнительно привязывают. Знают, сукины дети, что делать…

И вот так – привязали, и подают кусок… хороший такой кусок – заливного телячьего языка, на поварской большущей вилке, а я варёный язык с самого детства обожаю, мама варила. Но подают нарочно – так, чтобы не могла дотянуться. И вот – тянусь со всей дури, языка-то хочется, не всё же одной жидкой кашей давиться? А они аж смехом заходятся, ну и суки же… бабы звенят хохотом, две поганые погремушки… Но только зря гадин повеселила, верёвки в запястья впились – едва ли не шрамами набухли, покраснели… но так и не дотянулась. Мне же ещё и ртом положено было брать…

Они за окно кусок выбросили. Свежий, такой сочный кусок…

Натурально: уважаемый высокородный джентльмен встал, – не поленился, – подошёл, показательно приоткрыл створку окна и выбросил… может там собака съела, поди знай…

Плакала… когда они ушли.

С тех пор больше ни одного слова им никому не сказала. Не хочу. Обидели. И очень сильно. Стыдно тоже до умопомрачения. За то, что есть хотела. Плевать, что унизительно.

А до этого случая была тоже оргия…

Женщин привезли, три штуки. Вот у тех женщин стыда не было как будто бы вообще. Совсем. Это поражало. Одного гостя сосали вдвоём, стоя на четвереньках, пока другой их в задницы ковырял – обоих одновременно двумя руками… Потом третий присоединился, одну задницу у второго себе забрал, ну и тот тоже – тогда уже не пальцем – пристроился…

А я у них в роли свидетеля, посаженная голышом в деревянном кресле с высокой спинкой – по типу, вроде Судия на троне, колпачёк атласный на голову натянули для пущей убедительности… И по очереди на меня зыркают. Например, один – сам дрочит, перед тем как задвинуть в напарницу, пока она к нему задом стоит в ожидании, но смотрит не на свою блядину, а на меня… Сцена омерзительная, но – одновременно глаз не оторвать. И стыдно – за всех и всё, и за себя втрое против прочего.

Потом три «благородные дамы» развалились на спины в один ряд и – как в синхронном плавании – раздвинули пошире бёдра… и тешатся – мол, вроде выбирай себе вагину, какая тебе лучше приглянется. И, конечно, герой сразу нашёлся и – всё рассматривал – разве что без театрального бинокля на палочке: – тщательно трогал каждую, раздвигая пальцами, потом выбрал одну, а другие отправились остальным предлагаться. И пока он трудился над избранницей, и белая задница его, высвобожденная из брюк, зависших у колен, ритмично поднималась вверх-вниз, то одна из команды оставшаяся невостребованной – подошла вплотную и, ни мало не смущаясь – загнала ему в задний проход два пальца. И, лыбясь гадко в маскарадной манере, начала сосредоточенно массировать