Ангел поневоле - Ирина Якубова

присутствии матери надо смотреть". Заставили меня снять трусы и на специальное кресло залезть! Прикинь! – от этих воспоминаний глаза Вали увлажнились и голос задрожал.

– И чё, – вставила подруга, – прям туда вместе с мамашей заглядывали?

– Мама за ширмой осталась. Врачиха своими толстыми пальцами давай меня везде ощупывать. Мне так больно было. Я-то знаю, что у меня "это" всего было один раз. Давно, с Игорем в лагере. Год назад. С Дрэйвеном у меня ничего не было! Лазила она своими пальцами-и-и-и… – зарыдала навзрыд Валентина.

– Да не плачь ты, Валюха. Успокойся.

– Никогда этого не забуду. Такой позор. Стыд. Потом вышла к матери докторша и сказала, что никто меня не насиловал. И при мне прям стали обсуждать, какая сейчас молодёжь разнузданная, как много абортов девочки делают. И на меня все трое так поглядывали свысока, как на преступницу. Как на прокажённую вообще. Такого стыда я в жизни не испытывала. Я вроде оделась после этого осмотра унизительного, а было чувство, что голая перед ними стою.

– Да, подруга. Хреново. Но ты – молоток! Достойно держалась. Вытри слёзы. Мы же знаем, что всё это ерунда. Там, в ином мире, всё будет по другому. Никто не обидит, там наступит покой…

– Ну мы-то в этом мире. Вот и страдаем.

– У меня тоже не лучше было, предки один раз так опозорили…

– Тоже мать достала?

– Отец. Это на Новый год было. Меня на тусовку не отпускали. Я хотела с нашими ребятами у Люцифера праздник отметить. В общаге. Из дома убежала и к ним пришла. Вся такая нарядная. И, прикинь, ровно в одиннадцать в дверь постучали. Открываем, а там мой папашка и участковый наш. Как нашли меня, ума не приложу. Батя меня как за волосы схватил и выволок с матюками из комнаты. Ребята не в понятиях. На меня, как на дуру смотрят. Он меня пинками по лестнице вниз гнал и шалавой обзывал. Из других комнат все повысовывались, смотрят, шушукаются. Тоже этого позора простить ему не могу. Часто вспоминаю.

– Я вот не пойму, чё у нас предки такие? Нафига они нас рожали? Чтоб так унижать?

Ангелу Алине ужасно хотелось прокричать во всё горло эти двум запутавшимся девочкам: "Нет! Они вас любят! Просто от бессилия так поступают ваши родители. Они добра вам хотят, но не могут найти к вашим сердцам и умам путь. Только и всего. И они не меньше вашего переживают от того, что обижают вас, что срываются на вас, что бьют! Ну сделайте же и вы им на встречу шаг! Так, как родители, никто любить не будет!" Но естественно, никто не слышал бедного ангела. А дальше у Алины-хранительницы "земля ушла из-под ног" от того, что она услышала.

– Диан, мне кажется, что и Дрэйвен ко мне относится не серьёзно. Как к малолетке.

– Ты что, Валь! Он наоборот к тебе имеет серьёзные намерения. Иначе бы переспал с тобой и кинул. Сегодня мы собираемся на кладбище после полуночи. Потусуемся, там пообщаешься с ним начистоту и выяснишь отношения.

– Я боюсь, они с Люцифером опять травки курнут, и не получится разговора. Дрэйвен после анаши такой тормознутый становится.

– И ты покурила бы тоже! Будешь с ними "на одной волне".

– Лады. Вон они идут, гляди. С ними ещё Эвридика.

– О, класс! Ребят, мы тут! – крикнула Диана троим подросткам в чёрных одеяниях, направляющимся в их сторону.

Ребята поздоровались. Дрэйвен (по паспорту Николай Свиридов, двадцати одного года) чмокнул Валю в губы и стал рассказывать о вчерашнем концерте местной рок-группы, который он посетил с другом Люцифером. Парень Вали, недавно исключённый из политехнического института, нигде не работающий, упорно скрывающийся от военкомата призывник, носил чёрные джинсы, рубаху навыпуск и удлинённые до плеч прямые волосы, иссиня-чёрного цвета. В правом ухе металлическая серьга в виде маленького лезвия. На груди красовался большой металлический крест на толстой цепочке, начищенной до блеска. Валя слушала его, но ей были не интересны новости про концерт. И впервые она отметила про себя, что и этот парень ей неинтересен. И вообще все готы. И не готы тоже. Она старалась вести себя естественно, участвовать в разговорах. Но время тянулось так долго. Мысли Валентины были о другом: как бы поскорее покинуть этот мир. Всё ей осточертело, и не хотелось даже принимать участие в тусовках готов, её единомышленников. Или это она стала их единомышленницей, уже не важно. Она была рада тому, что научилась от этих ребят многому: воспринимать этот мир как иллюзию, как непостоянство, как временное место для страданий души. Она верила, как и все они, что рано или поздно она попадёт в тот мир, где не будет никакой тоски… А почему, собственно, надо ждать? Ну конечно! Это ведь в её власти! Её жизнь! Эта мысль пронзила девушку, как пуля снайпера. Конечно! Она сама себе хозяйка и сделает это! Сегодня ночью. Решено.

Ангел Алина не умела читать мысли как её наставник Ларри. Но она всё поняла. Сердцем. Также она поняла, что именно сегодня должна следить тщательнее за Валентиной. Девочка шла одна по направлению к дому. Она шла пешком уже второй час без остановки от ворот старого городского кладбища. В три часа ночи навстречу ей попадались редкие прохожие, в основном парами возвращающиеся из ночных заведений. Никто на девушку в чёрном не обращал внимания. Выкуренная папироска с травкой затуманила мозг и придала смелости. "Прихода", о котором предупреждали парни, не случилось. Никакого кайфа и никаких "глюков". Только жажда и сухость во рту. И непонятное, изредка возникающее двоение в глазах. Алина шла рядом невидимым стражем, так как лететь на такой низкой скорости было неудобно. Конечно она всю дорогу увещевала девочку о том, чтоб она вспомнила о маме, о семье, чтоб одумалась и вернулась домой. Но та не слышала. Дойдя до своего подъезда Валя села на лавочку. Подняла голову на свои окна на десятом этаже. В них во всех горел свет. Ясно, мать не спит. Ждёт. Первоначально Валя хотела сброситься с крыши, но потом передумала. Где сейчас она будет искать открытый чердак? Она шагнёт из окна своей спальни. Это лучше. Она искупается и переоденется в свой любимый чёрный шёлковый сарафан с алыми маками, беспорядочно разбросанными по ткани. Да! Она так соблазнительно выглядела в этом наряде. Вспомнила, как они с мамой выбирали на вещевом рынке этот турецкий сарафан. Мама говорила, что он слишком взрослит четырнадцатилетнюю Валю. Но сдалась тогда.

На лифте девушка поднялась к