Покорение Америки - Геннадий Марченко

– Отчего же, соизволю, – поддержал я тональность диалога.

Чёрная эбонитовая трубка лежала на столе.

– Сорокин на проводе.

– А, здравствуйте, Ефим Николаевич! – услышал я возбуждённый голос Вержбовского. – Андрей не стал вдаваться в подробности произошедшего по телефону, лишь намекнул, что вы категорическим образом устранили четыре итальянские проблемы.

– Так и есть, самым категорическим, категоричнее некуда. Эти проблемы я отправил их хозяину с запиской, чтобы больше не пытался соваться к русским.

– Вот даже как, – крякнул подполковник. – А я, собственно, что звоню… Созвонился я с атаманом, сказал, что с ним хотел бы встретиться один русский, и он ответил, что готов принять гостей в любое удобное для нас время.

– Отлично, тогда, если всё будет нормально, через пару дней можно наведаться в их деревеньку.

– А что вы подразумеваете под словом «нормально»?

– Нормально – это если в течение двух дней к ресторану не приедут два десятка итальянских проблем с автоматическим оружием.

– Вот даже как!

– Не переживайте, я почему-то уверен, что этого не случится. Два дня подождем, а затем можете назначать встречу с казаками.

– А не влетит вам от вашего начальника, мистера… э-э-э… Лейбовица, что вы не ходите на работу?

– Вот уж чего я меньше всего опасаюсь, – усмехнулся я. – Впрочем, всё же ему позвоню, предупрежу, что несколько дней не смогу появиться в его лавке.

Джозеф Чарльз Бонанно не находил себе места. Гнев искал выхода, и Бонанно в сердцах швырнул об стену старинную вазу китайского фарфора, разлетевшуюся на множество красочных осколков. А ведь всего час назад он пребывал в прекрасном настроении! Тогда как раз подъехал его капореджиме[24] Эспозито Биньоли, рассказавший, что крупная партия наркотиков доставлена из Канады и находится на тайном складе в порту. За эту партию Бо-нанно отвалил почти два миллиона долларов, но надеялся с продажи зелья поиметь в десятки раз больше.

В превосходном настроении он пребывал, пока в кабинет не вошёл его консильери[25] и практикующий адвокат Джон Тартамелла. На лице Джона были написаны тревога и плохо скрываемый испуг. Бонанно сразу понял, что случилось неладное.

– Джо, тебе надо спуститься вниз, – произнёс тот на обычном в общении между собой итальянском. – Только ничего не спрашивай, сам всё увидишь.

Возле дома стоял «паккард», на котором уезжали решать дела с русским рестораном его капореджиме Джулио Пеларатти и трое «солдат». У открытого багажника стояло несколько человек, которые при появлении босса дружно отошли в сторону. Видок у всех был неважный.

Но ещё более неважный вид был у тех, кто находился в просторном багажнике. Например, Пеларатти, которого глава семьи знал почти двадцать лет, лежал с перерезанным горлом, и лицо его было белее бумаги. Не лучше выглядела и остальная троица. Бонанно сглотнул застрявший в горле ком, ему стоило огромных усилий не показать нахлынувшую вдруг слабость.

– Кто это сделал? – хрипло спросил он.

Вместо ответа, Джон протянул ему записку, найденную в багажнике.

По мере того, как Бонанно читал, лицо его наливалось краской. Закончив, он поднял тяжёлый взгляд на своего консильери.

– Джон, ты читал это?

– Нет, я увидел, что автор письма обращается к тебе, и не стал этого делать.

– Прочитай.

Дождавшись, когда консильери пробежит глазами текст, спросил:

– Это что, чья-то глупая шутка?

– Такими вещами не шутят, Джо. Понимаю, что у тебя творится на душе, но умоляю, не принимай скоропалительных решений. Месть – это блюдо, которое следует подавать холодным, как говорил французский драматург Пьер Шодерло де Лакло.

– Всё умничаешь, Джон, – поморщился Бонанно. – Но в общем ты прав, спешить в таком деле не надо. А это кто? – Он кивнул на дрожавшего в страхе парня, которого придерживали под руки двое ребят из команды капореджиме Витторио Франко.

– Говорит, его зовут Анджело Перотти, я его как-то видел на рынке, там торгует его семья. Это он привёл машину сюда. Говорит, что его об этом попросил тот, кто сидел за рулём до него.

– Как он выглядел?

– Мужчина лет сорока, с чёрной повязкой на левом глазу, усатый. Хотя я думаю, что повязка могла быть липовой, для отвода глаз.

– Пусть мои люди поработают с этим Анджело. Повозят его по русскому району, без лишнего шума. Может, кого-нибудь и узнает, хотя в это слабо верится.

– Я так и хотел сделать. Поверь, Джо, я приложу все усилия, чтобы выяснить, кто это сделал и что это за Большой Иван. Мы никогда раньше не слышали о русской мафии…

– Узнай и доложи мне.

– Хорошо. А что делать с телами?

– Пускай их отправят в похоронное бюро Джованни Эсклизио, он друг нашей семьи, сделает всё в лучшем виде. Может, даже вставит Лоренцо стеклянный глаз и веко изобразит… Джон, проследи, чтобы семьи погибших получили хорошую компенсацию.

Только вернувшись к себе, Бонанно дал выход своему гневу, жертвой которого стала старинная китайская ваза, подаренная молодому главе семьи в прошлом году одним из друзей. Наверное, стоила она дорого, дешёвку ему не дарили бы. Но сейчас Джозефу было плевать и на вазу, и на многое другое. В нём кипела ярость, хотелось крушить и убивать, самому отправиться в этот чёртов русский квартал и устроить резню. Но всё же разум возобладал. Недаром он в свои годы возглавил одну из мощнейших семей Нью-Йорка, дела которой уверенно шли в гору, а без должного хладнокровия добиться этого было бы невозможно. Безусловно, нельзя было не учитывать влияние его консильери, который не один год служил ему верой и правдой. Джон никогда плохого не советовал, вот и на этот раз Бонанно прислушался к словам своей правой руки.

Открыв бар, он достал бутылку траппы и налил в стакан на два пальца. Лёд он не добавлял, потому что любил настоящий вкус, чистота которого достигается только при комнатной температуре. Опустившись в кресло, посмотрел, как играет на солнце янтарная жидкость и, прикрыв глаза, медленно влил её в себя. Хорошо… Хорошо вот так сидеть, отрешившись от всего мирского, зная, что у тебя есть любимая жена и дети – Сальваторе, которому стукнуло шесть лет, и четырехлетняя Катерина. Но перед глазами всплыли строки из записки, где Большой Иван грозит несчастьями его близким, если он, Джозеф Чарльз Бонанно, не потеряет интерес к русскому кварталу. Ярость снова начала подниматься в нём, и он с такой силой сжал опустошённый стакан, что тот лопнул в его пальцах.