Шесть зимних ночей - Кэти Астэр

упаковку. Либерти улыбнулась и вытащила из ящика целых две коробки, отдала Барону. Кот был в восторге и несколько раз поблагодарил Либерти, когда они уходили.

Смерть коротко попрощалась, махнула рукой. Она не настаивала, чтобы Либерти дала ей обещание, ни к чему не принуждала ее, ничего от нее не требовала. Уходя, сказала:

– Людям не нужны причины, чтобы ненавидеть друг друга. Причина в том, что они люди, и ненависть заложена в их сущности.

Либерти не была уверена, что действительно слышала ее голос, ей казалось, он набатом прозвучал в ее голове уже после того, как Смерть ушла. О том, почему она заговорила о ненависти и ее причинах, почему вдруг обратилась с такой странной просьбой и почему не стала добиваться четкого ответа от нее, Либерти предпочла не задумываться.

Спала в ту ночь Либерти очень плохо, и все кошки крутились около ее кровати до рассвета.

То была ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря.

Письма от Алана не приходили уже два дня. Она хотела написать сама, но ворон не прилетал.

Исписав пять листов своими мыслями, Либерти убрала их в ящик, решив, что никогда не отправит эти бездумные признания в страхе, в тревоге, в любви и желании как можно скорее увидеться. Грузить Алана своими чувствами она не хотела: они были друг другу никем, несмотря на доверие, проскальзывающее между ними в моменты, когда она говорила о смерти своего первого кота, а он – о предательстве близкой подруги.

Либерти убеждала себя: не может ей стать близким человек, с которым она общалась всего ничего. Такого просто не бывает, во всяком случае в ее жизни. Люди имели свойство резко появляться и так же резко исчезать, и она перестала привязываться к ним и обращать внимание на тех, кто клялся ей в любви и обещал всегда быть рядом. Ей становилось проще от осознания, что никто больше не сможет ее бросить.

В Городе все оставалось как прежде.

Туман заволакивал улицы. От мороза коченели кости, и желание выходить на улицу пропало совсем. Зима выдалась на редкость холодной. Марисоль, девушка с красным шарфом, заказала у нее свечи к Йолю. На календаре значилось девятнадцатое декабря.

Трехглазый ворон постучал в замерзшее окно и каркнул. У Либерти дернулась рука, она шикнула и быстро поставила коробку с вязаными шарфами и шапками на полку. Распахнула дверь, ежась от холода, и вдруг замерла.

На пороге стоял человек в черном плаще. Высокий воротник закрывал лицо. Либерти присмотрелась, но из-за тумана и метели толком ничего не смогла разобрать. Она точно видела его впервые. И точно знала его.

– Простите, мы с вами… – она не договорила и отступила.

– Знакомы, – подтвердил он звонким, бодрым голосом. Либерти показалось, что он улыбался.

Она качнула головой, невольно улыбнулась сама и жестом пригласила зайти. Внутри зародилось приятное теплое чувство. Оно крохотным огоньком осветило зимнюю темноту. Промелькнула мысль, что она уже доверяет незваному гостю, даже толком не разобравшись, кто он и зачем пришел. Его лица она разглядеть не могла: смотрела и не видела, будто бы оно скрывалось за туманной пеленой. Но Либерти это не смущало. Где-то очень глубоко внутри она уже догадалась, кто явился в канун Йоля к ней домой.

Маленький огонь разгорелся, и словно в подтверждение по всему дому зажглись свечи. Кошки выглядывали и смотрели на гостя заинтересованно, без враждебности и недоверия. Трехцветная замурчала и первая вышла к нему. Либерти наблюдала, как кошка терлась о ноги незнакомца, оставляя на черной ткани следы шерсти. Не удержавшись, она тихо засмеялась.

– Я – Алан, – коротко сказал он, подтверждая догадки Либерти.

Все встало на свои места.

Трехглазый ворон влетел в дом и сел на подоконник, дверь за ним захлопнулась. Либерти открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Отвлеклась от кошки и посмотрела на него в надежде, что белая пелена спала. И потянулась слегка подрагивающими пальцами к его лицу.

Он позволил коснуться себя, и она осторожно провела по щеке до уха, приложила ладонь, медленно продолжая поглаживать. Пальцы аккуратно скользнули к губам. Либерти будто бы проверяла, настоящий ли он: не верила, что все происходило на самом деле. Улыбка не исчезала с ее лица, теплое чувство уюта внутри согревало и защищало от внешнего мира.

– Добро пожаловать в Город, – наконец произнесла Либерти. Ее рука лежала на его шее.

За окном завывал ветер, деревья гнулись под сильными порывами. Белая пелена медленно начинала спадать, и Либерти разглядела плавные черты. На мгновение застыв, она улыбнулась еще шире, радостнее. Смотреть в его темные глаза оказалось намного приятнее, чем читать аккуратно выведенные на бумаге слова.

Медленным движением она сняла капюшон, освобождая его черные волнистые волосы. Внимательно рассматривая его, Либерти не могла понять, кого она видела – мужчину или женщину. Заинтересованно прищурившись, она прикусила губу и убрала с лица Алана выбившуюся прядь волос за ухо.

– Спасибо, – кивнул он. – Путь через Лес довольно…

– Сложный? – подсказала Либерти.

Алан засмеялся:

– Запутанный.

– Да, – задумчиво согласилась она. – Город не пускает тех, кого не хочет пускать. Я удивлена, что ты сам нашел дорогу сюда. Обычно путники блуждают там, пока наши Хранительницы не выведут их обратно.

– Хранительницы? – немного удивленно спросил Алан.

– Сова и Волчица. Если ты здесь, то, скорее всего, не встретил их. Они не выходят к тем, кому Город разрешает войти, – пояснила Либерти и поманила за собой. – Не бери в голову. Город живет по своим законам, неподвластным внешнему миру.

Он последовал за ней, скинул плащ и повесил на спинку стула. В маленькой кухоньке Либерти уже ставила чайник и вытаскивала все коробки печенья, которые только смогла найти и которые не стащил Барон. Все получилось слишком неожиданно: Либерти была уверена, что Алан сначала предупредит, а не просто придет к ней домой. Странное чувство, что все должно было случиться по-другому, ее не покидало, но она точно испытывала радость.

С грохотом поставив чашки на стол, Либерти повернулась к Алану и спросила:

– Чего стоишь? Присаживайся, сейчас будет готов чай. Предупредил бы хоть за пару дней, я бы чего-нибудь поинтересней придумала, а так всего лишь чай, – она пожала плечами и хотела вернуться к закипающему чайнику, но Алан отодвинул стул, а после коснулся ее плеча.

Либерти недоуменно обернулась. Мелькнула мысль, что она сказала что-то не так.

– Ты не спросишь? – немного напряженно поинтересовался он.

– О чем? – не поняла Либерти.

Немного помолчав, он все же сел. Взгляда от нее он не отводил, казался немного удивленным, но при этом слабо улыбался.

Чайник вскипел, Либерти, услышав свист, словно вернулась в этот мир и засуетилась, пока звук не стал совсем невыносимым. Ловкими движениями она вытащила три баночки с травами и вперемешку рассыпала их по чашкам, а после сразу залила водой.

– Обычно люди реагируют не так, видя меня впервые, – уклончиво ответил Алан.

Либерти поставила чашки на стол и села напротив. На мгновение она задумалась, какой он ее видел: обычной девушкой с короткими красными волосами; слегка поехавшей ведьмой, варящей свечи; или писательницей, подбирающей каждую бездомную кошку и видящей будущее по картам?.. Она вздохнула и обхватила чашку ладонями.

– Обычные люди не живут в Городе, – не менее уклончиво ответила Либерти. – Тут, знаешь ли, не место нормальным. К тому же… Если ты – тот человек, который писал мне письма, то все остальное меня не интересует.

Они помолчали. Алан придвинул чашку ближе к себе, сделал глоток и поморщился – чай оказался слишком горячим. Разглядывая стол, он сказал:

– Спасибо, – и чуть сильнее сжал чашку.

Либерти уже хрустела печеньем, но вдруг замерла.

– Ты только скажи, как к тебе обращаться, – мягко попросила она и, оглядевшись, потянулась к плите, на которой стояла тарелка с пирогом, приготовленным Марисоль. Поняв, что еще чуть-чуть и она упала бы, Либерти быстро встала, схватила тарелку и молча поставила ее перед Аланом.

– На вашем языке нет подходящего обращения, поэтому так же, как и раньше, – после недолгой паузы ответил он.

– Ладно, – просто сказала Либерти. – Может, когда-нибудь в нашем языке появятся подходящие слова?.. – с долей грусти добавила она, замечая, как расслабленно опустились плечи Алана.

На календаре было девятнадцатое декабря. Через два дня должен был начаться Йоль, и Богиня, сотворившая Город, вновь явится, чтобы начать тринадцатидневную битву с Новой Богиней и проиграть ей, позволив Вещему Ворону, символу нового года, править до следующего Йоля.

За окном завывала метель. В канун Йоля в Городе всегда портилась погода, да так, что выйти на улицу становилось невозможно. И тем не менее Либерти, повернувшись к окну, краем глаза увидела рыжую фигуру