Диетлэнд - Сарей Уокер

– Если бы препарат был доступен в Америке, а ты бы не собиралась делать операцию, ты бы стала его принимать, зная обо всех опасностях?

Если бы я знала, что таблетки действительно работают, я бы улетела в Париж первым же рейсом. Но вслух я, естественно, этого не сказала.

– Вполне возможно.

– Но почему?

– Потому что мне не нравится быть голодной. Я хочу, чтобы голод ушел.

Верена черканула пару строк в блокноте и убрала таблетки обратно в сумку. Затем она выпрямилась, закинула ногу на ногу и молча уставилась на меня. Она хотела, чтобы я начала рассказывать про себя – я знаю, как работают психотерапевты.

Вместо вступления я выпалила:

– Меня не домогались. – Я подумала, что лучше сразу это озвучить. – Врачи всегда предполагают, что ко мне приставали мужчины и поэтому я т… такая. Меня не домогались и не насиловали; просто хочу, чтобы ты знала.

Я говорила, а в голове слышала насмешливый шепот девчонок из школы: «Кому в голову придет насиловать ее?!»

– Понимаю, – кивнула Верена. – Твой избыточный вес не является следствием какой-то глубокой психологической травмы. Ты говоришь со мной, помнишь? На днях я была на конференции, где рассказывали, что жир защищает женщин от нежелательного внимания со стороны мужчин. «Женщины носят жир подобно броне!» – выдал известный психотерапевт.

Я представила себя Жанной д’Арк, которую играла в третьем классе в сценке на уроке всеобщей истории.

– Но я всегда была такой. С самого начала.

– Как твоя бабушка, знаю. Давай двигаться дальше.

И снова тишина. Она ждала, что я расскажу еще что-нибудь. Я вспомнила об алом платье на кровати. Я знала, что она его видела. Я решила, что будет лучше, если я сама подниму эту тему.

– Платье на кровати мое, – сразу выболтала я, будто слабонервный преступник, прижатый к стенке. – То есть оно для меня.

Не было смысла врать, что это подарок для кого-то другого.

– Ты покупаешь одежду, которую сможешь носить после операции?

– У меня целый шкаф, – кивнула я.

– Я не удивлена. Ты веришь, что внутри тебя заключена худышка, которая жаждет, чтобы ее освободили.

– Ты сейчас говоришь как Юлайла.

– Ты впитала в себя ее идеологию, не так ли?

И снова в сознании всплыла худенькая Юлайла с великанскими джинсами в руках. Та-дам!

– Как зовут ту худенькую женщину, которая заключена под всеми этими слоями жира?

– Она не отдельный человек, она – это я. Ну или будет мной. Скоро.

– Хорошо-хорошо, но давай все же дадим ей имя.

Я хотела было фыркнуть, но потом вспомнила, как, еще будучи подростком и последовательницей Юлайлы Баптист, думала о будущей себе как об Алисии.

Алисия – я, но не я.

– Думаю, мы можем называть ее Алисией, – ответила я. – Это мое настоящее имя.

– Хм… Настоящее имя для настоящей тебя, – протянула Верена и перевернула страницу блокнота. – Что сможет делать Алисия, чего не может Плам?

Я сразу же вспомнила про свой первый день в качестве баптистки и про дневник «Когда я похудею, я…ТМ». С тех пор как я встретила Верену и прочла ее книгу, воспоминания о прошлом всегда накрывали меня неожиданно, и каждый раз – взрывной волной. Им не было места в моей жизни. Я хотела, чтобы они покинули меня.

Но Верена от меня не отставала, и мне пришлось ответить, что Алисия смогла бы спокойно шагать по улице, и никто бы не смотрел на нее косо, не смеялся бы над ней и не говорил гадости.

– А что люди говорят Плам?

Мне нравилось думать о Плам как о другой женщине, которая скоро превратится лишь в неприятное воспоминание из прошлого, не более того.

– Говорят: «Сядь на диету!», «Похудей!». Ржут как кони, хрюкают и мычат, когда она проходит мимо. – Она? И все же, когда я говорила, я говорила про себя. – Несколько недель назад я переходила улицу, и водитель крикнул мне из окна: «Хорошо, что я не врезался в тебя, жиртрес! Мою машину тогда можно было бы сразу сдавать в металлолом!» Все повернулись, чтобы посмотреть, кому он кричит. Все смеялись.

– И что ты отвечаешь людям на такие грубости?

– Ничего. Я просто притворяюсь, что не услышала их или что меня это не задевает.

Если не обращать на что-либо внимания, поздно или рано это перестает быть для тебя реальным.

– А в твоей… настоящей жизни что бы произошло?

– Они бы все получили по заслугам.

– Как?

– Боль. Страдания. Смерть.

– Спасибо за честность. Люди часто отпускают про тебя грубые шуточки?

Я сказала ей, что всячески стараюсь избегать ситуаций, в которых подобное могло бы произойти. Но мне все равно нужно было выходить из дома. Каждое утро перед тем, как открыть дверь, меня охватывал страх.

– А чего именно ты избегаешь? Поконкретнее, пожалуйста.

– Вечеринки, клубы, бары, пляжи, парки развлечений, самолеты.

Я поделилась с ней, что уже четыре года не летала на самолете. Один раз мужчина, сидевший рядом, попросил, чтобы его пересадили на другое место, так как мои телеса расплылись по его креслу. У меня не всегда получалось застегнуть ремень безопасности на животе, и каждый раз было стыдно просить у стюардессы удлинение. Тому были причины: стюардесс такие просьбы иногда выбешивали. Однажды вылет самолета задержали из-за того, что для меня не нашлось подходящего удлинителя; я готова была провалиться сквозь землю от стыда, в то время как остальные пассажиры хотели поскорее уже подняться ввысь. Стюардесса в хвосте самолета так разозлилась, что спросила у бортпроводниц в носу по громкоговорителю: «Вы уже нашли удлинитель ремня безопасности для леди в кресле 28B?» Все пассажиры разом обернулись в мою сторону. Недовольные взгляды, бормотание и шепотки продолжались минут двадцать, пока наконец на другом самолете не был найден подходящий удлинитель. Люди жаловались, что опоздают на стыковочные рейсы. Я предложила встать и покинуть самолет, но мне не разрешили, так как мой багаж был уже зарегистрирован и погружен. Это был последний раз, когда я летала.

– Мама прилетает в Нью-Йорк, если хочет видеть меня.

– А твой отец?

– Папа не может позволить себе поездку в Нью-Йорк. Я не видела его пять лет.

– Сможет ли Алисия навещать отца?

– Алисия сможет поехать куда только захочет. – На секунду я даже разозлилась на будущую худую «я». – Теперь ты понимаешь, почему мне нужна операция? Неужели не видишь?

– Вижу-вижу, – промычала Верена, чирикая что-то в блокноте. Я хотела, чтобы она ушла. Я уже решилась на операцию. Не было никакого смысла опускаться в эти темные глубины унижения и ненависти к себе.