Таинственный замок - Джеймс Брэнч Кейбелл

Наступил февраль, и Флориан мог надеяться лишь на три месяца счастья с Мелиор. Но герцог послал жене письмо, скорбя о необходимости оставаться вдали от дома до марта. Слухи о его занятиях стали менее цветистыми, но почти невероятными. Никто не знал наверняка цели его поисков. Элайя же сообщал, что теперь они вызывают духов людей, известных своей святостью, даровитостью и другими достойными восхищения качествами; кажется, месье де Пайзен разочаровывался даже в самых замечательных примерах человеческого совершенства.

Герцог не понимал, что если люди и совершают великие дела или произносят вошедшие в историю слова, то это лишь короткие мгновения в их жизни. Во всем же остальном они ничем не отличаются от простых смертных. Месье де Пайзен похоже верил, что знаменитые военачальники выигрывали по семь битв в неделю, что истинные поэты разговаривали гекзаметром, а великие мудрецы размышляли не о семейных проблемах, а исключительно на философские темы. Элайя поведал о разочаровании герцога, узнавшего о незначительности великого и недостатках выдающегося. Эсхилл оказался обыкновенным пьяницей, пророк Моисей заикался, а Шарлемань поведал о том, как страдал от сумок на больших пальцах ног. Месье де Пайзену следовало бы радоваться открытию стольких неизвестных истории фактов, но они, напротив, повергали его в депрессию. В беседах с умершими знаменитостями обнаружилось, что история человечества состоит из обычных человеческих же деяний. И герцог сожалел об этом. Романтик! Таков вердикт Элайи: он неизлечим. Герцог не будет счастлив.

– Его жены слишком быстро умирали, – шептались люди.

– В этом есть своя прелесть… – отвечал Элайя.

В первый день марта, когда Флориан мог надеяться лишь на два месяца счастья с Мелиор, он послал жене письмо, сообщая, что не может вернуться раньше апреля.

Еще месяц жизнь герцога была окутана тайной. Лишь в конце марта он устроил вечеринку и ужин для молодых людей, за которыми последовала новомодная форма дебоша – праздник Адама.

Раздеваясь, Флориан обратился к гостям:

– Оставим же житейские заботы, друзья мои. Любовь отличается от супружества; мужчины отличаются от женщин. Подтверждение любого из этих фактов суть пустая трата времени. Мы вполне способны внести свои коррективы, и займемся этим прямо сейчас. Будем же логичны, господа!

В промежутках между любовными забавами гости обсуждали новый мир и новую эру, свидетелями которой являлись. Европа тогда лишь поднималась из руин, в которые безумные амбиции одного человека – Людовика Четырнадцатого – повергли цивилизацию. Собравшееся общество пережило все тяготы войны, и юное поколение лишилось всяческих иллюзий. Стариков отодвинули на задний план молодые и более энергичные представители новой знати. Каждый понимал, что ему довелось жить в историческую эпоху, не знающую себе равных. Гости Флориана обсуждали за ужином все происходящее, триумфально разоблачая ошибки человечества. Юное поколение наконец-то получило полную свободу самовыражения и предлагало свои способы обновления общественного мышления.

– Мы живем в новом мире, который никогда уже не станет прежним, – такова основная идея дискуссии.

Лишь с началом весны Флориан покинул Отель де Пайзен, где ему пришлось пережить первый по-настоящему несчастливый период своей жизни. Ведь герцог на протяжении долгого времени лелеял возвышенные идеалы: с раннего детства красота Мелиор и святость Хоприга являлись для него критериями и гарантиями человеческого совершенства. Мысли о них помогали герцогу сохранять веру в бога и оставаться оптимистом: он нашел безупречную красоту и безупречную святость, какие только могли быть лишь однажды достигнуты людьми. Существование Мелиор и Хоприга давало пищу размышлениям Флориана о величии человечества. Принцесса и святой вносили в жизнь герцога столько искренней и возвышенной романтики! То была романтика, которую Хоприг считал способной убедить человека в значимости его существования как божьего творения, доказать величие собственного предназначения.

Теперь все изменилось. В словах святого обнаружилась некая двусмысленность и неопределенность; Флориан мог только почтительно и с большой неохотой предполагать, что пребывание святого Хоприга в Верхнем Морвене – в досадной близости от Мелиор – приведет к нежелательным результатам. Кто знает, не известны ли святому замыслы герцога?

С еще большей неохотой думал Флориан о Мелиор. В Бельгарде он находил ее общество вполне терпимым. Но сейчас, когда он снова при дворе, необходимость соблюдать неписаный этикет приводила герцога в чужие будуары. Нельзя проявлять неучтивость. Никто не получал бы удовольствие, поддерживая репутацию эксцентрика с манией не спать дважды в одной постели. Муж, потерявший четырех жен, в нашем мире сплетен не мог давать повода для обвинений в женоненавистничестве. Итак, Флориан следовал этикету; в разных спальнях он неизбежно и логично сравнивал их хозяек.

Герцог близко познакомился со многими хорошенькими и очень разными благородными дамами: с мадам де Полиньяк – вскоре после ее наделавшей много шума дуэли на пистолетах с мадам де Несль; с ля Фийон, прекраснейшей из блондинок – хотя, она была уже не первой молодости – ростом не меньше шести футов; с мадам дю Ман (в отсутствие ее кардинала) – самым миниатюрным и почти эфирным созданием; с ля Тенсин, бывшей монашкой, с Эмили и ла Сури, обворожительными актрисами; с мадам де Модена и Абатиссой де Шель – обеими дочерьми бедняги Филиппа; со стремительной мадам де Приэ, заправляющей всеми делами через своего официального любовника, месье герцога Бурбонского. Благодаря ей, Флориану вернули апартаменты в Версале, откуда он был изгнан двумя месяцами ранее. Познакомился он и еще с семью или восемью придворными дамами с безупречными родословными. Они ночь за ночью и составляли герцогу компанию: он постоянно сравнивал их с Мелиор, и выводы оставались неизменными.

Он убедился, что ничья красота на свете не может идти ни в какое сравнение с красотой Мелиор. Совершенно определенно – она, возможно, самое прекрасное существо на земле. Но нужно следовать логике. Она являлась также и непроходимой дурой: откровенно говоря, просто болтливой богохульницей, оскорблявшей храм красоты своим пребыванием в нем. Флориан устал от нее, и усталость ощущалась им как постоянно напоминающая о себе ноющая физическая боль.

Снова и снова, даже в нежных руках графинь и аббатис, герцог с ужасом думал, как много месяцев еще должно пройти, прежде чем он сможет избавиться от своей отвратительной женушки. Когда-то срабатывающие способы не подходили в данном случае: его сделка с Жанико не оставляла человеку чести иного выбора, кроме как ожидать рождения ребенка. Младенцу, уже возлюбленному больше чем простой отцовской любовью, суждено стать гонораром чародея. Кроме того, с его помощью герцог, наконец-то, избавит себя от мучительного дискомфорта последних месяцев. Заманчиво иметь здесь, прямо под рукой, оружие, единственно способное пролить кровь любого из Ленши. Но вернуться в Бельгард прямо сейчас и погрузить сводящую с ума болтунью в безмолвие могилы было бы делом, достойным порицания. Нельзя ставить под сомнение репутацию де Пайзенов. Сделать так, значит обмануть Жанико и нарушить договор. Выбора не оставалось – надо ждать рождения ребенка.