Сага о бескрылых - Юрий Павлович Валин

восьмерых неудачников. Предполагалось, что остальные зачинщики были убиты геройскими штаб-братьями во время подавления «бессмысленного и греховного бунта». Грузчик посчитал, что в целом те развлечения уменьшили флот на три сотни человек. Если еще учесть сотню раненых и больных, которых собирались оставить на месте стоянки, не так уж плохо получилось.

Кстати, полусотенника-красавчика, Лоуд увидела на рее «Откровения». Хуже он там смотрелся, что и говорить. Живой бунт — он человека украшает!

Флот двинулся дальше. Логос-созидатель подсказывал, что на кораблях еще слишком много воинов. Грузчик с грузом решали, как эту несправедливую ситуацию выправить…

[1]

Очевидный пример «ложной памяти», весьма присущей даркам. Дознание так и не установило, читала ли оборотень известный манускрипт «Пикник на обочине» неких Пришлых, известных под именем братьев Стругацких, или цитирует интуитивно.

Глава 10

ХИССИС — ГОРОД ДРУЗЕЙ

Со стороны бухты город казался не таким уж большим, но Укс знал, что путаные кварталы «прибежища грешников» уползают в изгибающуюся речную долину и прячутся от морского ветра за склоном прибрежной горы. Что и говорить, строился город с умом. Да и Мыс Конца Мира здесь раздувался до удивительной ширины: в три дня едва пересечешь, пока к западному побережью выйдешь. И рельеф изумительный: скал мало, пологие склоны с сохранившимися рощами и густыми зарослями плодовых кустарников. Бесчисленные поля: крупные, не испоганенные камнями — разве можно сравнить с крошечными клочками посевов, отвоеванных у скал в теснинах Сюмболо? Фруктовые сады, пастбища у реки Хисски — единственной настоящей реки на бесконечном хребте великого мыса, что «начертал своим трезубцем Посейдонис, на челе покорного моря» — тьфу, к шмонде тех богов выдуманных. В общем, богато и жирно жилось Хиссису, с его удобной бухтой, складами и пивоварнями, потерявшими страх купцами и обленившимися рыбаками. Но сейчас пришел час вздрогнуть сытому телу здешнего царства.

Укс удовлетворенно кивнул. Шпионы стояли на склоне, по которому петляла прибрежная дорога. Бухта и город лежали внизу — протяни руку, сожми кулак — захрипит город, взмолиться о пощаде.

— Пошли, — приказал Скат…

…Храмовый флот высадился на побережье южнее Хиссиской бухты. Место было удобным: широкая гавань, кипарисовая роща, склон, заросший выгоревшей высокой травой, ежевичные заросли. Все это благолепие охраняла невысокая башня царской заставы, но никакого сопротивления войскам Храма оказано не было. Собственно, башня пустовала и, судя по истлевшему дерьму, уже давно. Среди моряков прошел слух, что хиссийцы ловушку готовят. Воду в ручьях пробовали с удвоенной осторожностью, посты выставили усиленные, с моря бухту прикрывал отряд кораблей под предводительством боевой «Йоты». Братьям было приказано оружия из рук не выпускать.

Укс в скорое сражение не верил. В Хиссисе бывал раз десять — не те там люди, чтоб армию собирать, за город выходить и в поле биться. Разве что лучники какие из сопляков в шайку собьются, лагерь врага из озорства обстреляют. Да и считает ли царь Хиссиса прибывший к городу флот всерьез вражеским? В городской бухте кораблей не меньше, а то, что там громоздких «словес» нет, особого значения не имеет. Любому моряку понятно, что огромные корабли неповоротливы и особой угрозы в бою не представляют. Впрочем, кто те морские сраженья помнит? От них одни легенды остались. На ближней людской памяти больше двух-трех унир, бортами сцепившихся, никогда в абордаже и не сходилось.

Храмовое воинство без помех обустраивало лагерь, было приказано вкапывать колья, дабы «от наскока конницы заслониться». О коннице Хиссиса известно было мало — Укс, побывавший в городе семь раз, боевых конников там не видел, и даже не слышал о столь грозной силе. Ну, разве что у царя Трида десяток всадников в дворцовой страже найдется. Могут, конечно, хиссийцы-горожане сотню человек на мулов посадить и устрашающе поскакать на Храмовый лагерь. Кто-то доскачет… Нет, глупость одна — не моряцкое это дело, на спине мулов трястись. Колья вокруг лагеря вкапывают, дабы братья бездельем не маялись.

Самому Уксу колья и безделье пока не грозили. На второй день войны вызвали в Штаб. С грузом, естественно.

…— Живое, значит? — тысячник Аннисис с сомнением разглядывал оборотня. Цепной груз согнулся в коленопреклоненной покорности: вид кривоногий-неприглядный, лохмы мордос завесили. Укс почтительно переполз, не поднимаясь с колен, завернул винт на ошейнике: оборотень захрипела, задергалась, стала девой, весьма помятой, но в дорогом платье.

— Так-то лучше, — одобрил тысячник и тверже сел на табурете.

— Тупо оно очень, — виновато признался Укс. — Я уж как учить пытался — не внимает. Только винтом.

— Ты ее не очень-то валял? — благородный Аннисис вдумчиво осматривал светловолосую деву, в меру стройную, в меру женственную. С лицом Лоуд, конечно, переигрывала — этакая тварь абсолютно безмозглая, всмерть отупевшая.

— Да мы же на унире, там разве изловчишься… — печально объяснил десятник.

— Да уж тебе ли жаловаться, небось, свое не упустил, — насмешливо пробасил тысячник. — Ладно, доставил и Слава Слову. Заданье было непростое, возьмем город, чин полусотника получишь. Достоин.

— Благодарю, оправдаю…

— Молитву Слову вознесешь. После. Главное дело у нас пока впереди. Ты эту даркшу знаешь: как она облики меняет? Нам без промаха надо бить, — тысячник понизил голос. — Может она, к примеру, царем Тридом обернуться?

— Оборотню, благородный брат-тысячник, непременно нужно примериться к избранному облику. И ежели точный царь нужен, то неоднократно нужно ей на настоящего царя поглядеть. Иначе сущую глупость изобразит.

Аннисис раздумывал — десятник старался смотреть на сапоги предводителя Храмового воинства. Крепкий воин этот Аннисис: в плечах широк, возрастом не стар. Неглуп — важные вопросы предпочитает наедине обсуждать. Но «неглуп» еще не значит, что умен.

— В город, думаю, вас отправить, — наконец, сказал тысячник. — С верными людьми пойдете. Спрячут, на царя дадут взглянуть. В нужный момент сделаете как Слову угодно. Ты, Укс, опыт имеешь, справишься?

Десятник встряхнул кулаком с намотанной цепью:

— Вот он у меня где, оборотень. Только прикажите. Все усилья приложу, в бараний рог дарка скручу. Мы любую клятву…

— Да, с прежним послушанием ты справился, клятву выполнил. А теперь мне поклянешься. Понял, десятник?

Укс наконец-то догадался почему благородный Аннисис так ладони на животе складывает, и с восторгом прошептал:

— Да, о Мудрейший!

Тысячник снисходительно шевельнул дланью — Укс подполз, трепетно приложился — пальцы были крепкие, мужские, а пузатый перстень все тот же, памятно-гнойный.

— Клятву сейчас сочинят, эликсир у нас остал… — благородный Аннисис замолчал на полуслове.

Укс спиной чувствовал, что оборотень подняла голову — осторожно скосил глаза — точно, смотрит Лоуд на нового Мудрейшего. Прямо в лицо, непочтительно, откровенно. Светлые волосы уже иначе на лицо спадают — поизящнее, глаза сквозь пряди светятся: ярко, со столь томной бесстыжестью словно выхлебала девка бочонок нэка в одно