Гиблое место - Сергей Шхиян

— Как ты? — спросил я Наталью Георгиевну.

— Холодно, — ответила она, стуча зубами.

Мне пока было даже жарко, только онемевшие ноги почти перестали слушаться. Однако я заставил себя встать и сделал несколько шагов. После чего и мне сделалось невыносимо холодно.

Нужно было что-то делать, хотя бы разжечь костер и погреться. Я вынул из кармана кремень и трут. Увы, трут был мокр, так что ни о каком костре не могло быть и речи.

— Вставай, а то заболеешь! — сказал я женщине, которая продолжала сидеть, сжавшись под мокрой одеждой.

Наталья Георгиевна медлила, видимо, еще не оправилась после шока. Я поднял ее на ноги, забросил за плечо мешок и заставил идти за собой.

Начинало смеркаться. Температура воздуха упала, и подул пронизывающий ветер. Мокрая одежда липла к телу, и меня, как и Морозову, начала бить дрожь. Нужно было придумать, как согреться, но как это можно сделать в холодном весеннем лесу без огня и крова?

— Придется бежать, иначе замерзнем, — сказал я Морозовой.

— Я не могу, — тихо ответила она, облизывая мокрые губы.

— Нужно, — решительно потребовал я, взял ее за мокрую, холодную руку и потащил за собой.

Наталья Георгиевна, спотыкаясь, побрела за мной. На бег ни у нее, ни у меня не хватило сил. В движении мне стало немного теплее, однако, скоро я начал задыхаться и почувствовал, что меня надолго не хватит. На наше счастье, этот берег реки был безлесный и скоро перешел в широкий луг. На его краю темнела крестьянская изба.

— Скорей! — взмолился я и потащил за собой измученную женщину.

Изба была из самых бедных, что я видел, на одну маленькую каморку. Я постучался и кликнул хозяев. Никто не отозвался. Дверь была не заперта, и я без приглашения вошел внутрь.

В нос ударило чудовищное зловоние от разлагающейся человеческой плоти. Там было совсем темно и что-либо разглядеть было невозможно. Я выскочил наружу и жадно глотнул свежий воздух.

— Пошли в сарай, — сказал я Морозовой, — в избе нечем дышать.

Щелястый, сложенный из плохо подогнанных бревен сарай был почти доверху набит сеном. Лестницы на сеновал не было, а высота была приличная.

— Лезь наверх, — стуча зубами, сказал я и начал помогать Наталье Георгиевне взобраться на верхотуру. Получалось это у нее, вернее у нас, не очень ловко. Держаться было не за что, приходилось цепляться за слежавшееся сено. Промучившись несколько минут, я все-таки впихнул женщину наверх. Вслед за ней, со второй попытки, забросил наш многострадальный мешок и вскарабкался сам.

Недавно разворошенное кем-то сено умопомрачительно пахло. Я лег ничком и отдышался. Наталья Георгиевна лежала, сжавшись в комочек, и стучала зубами.

— Раздевайся, — велел я ей и начал руками рыть яму, выбрасывая наверх слежавшуюся траву целыми пластами. Получалась яма длинной в мой рост. Холод заставил торопиться и не жалеть сил. Яма становилась все глубже. Внутри сено казалось даже теплым. Я быстро разделся.

— Быстрей! — прикрикнул я на женщину, видя, что она медлит. — Раздевайся совсем, а то замерзнешь!

Наталья Георгиевна мутно глянула на меня отчаянными глазами, распутала платок и начала неловко расстегивать летник, а за ним душегрейку…

Я был уже голым, а она все возилась с летником и длинной рубахой, застегнутой до горла.

— Быстрей, милая, быстрей, замерзнем! — взмолился я, выбираясь из нашей норы наверх. Разложив одежду сушиться, я соскочил в вырытую яму и разровнял ее дно. Внутри сенника было значительно теплее, чем наверху. Наконец Морозова избавилась от мокрого платья и соскользнула вниз.

— Ложись! — велел я ей и указал, куда лечь.

Женщина безропотно легла на бок, и я тут же начал забрасывать ее сеном. Потом я влез к ней под импровизированное одеяло и прижался к ее холодному мокрому телу.

— Обними меня и прижмись, будем греться.

Насчет того, что таким образом можно быстро согреться, я перемудрил. Мы оба были холодными и мокрыми. Однако другого выхода согреться не было. Сена над нами было сантиметров сорок, оно было легко, не стесняло дыхание и движения, только кололо со всех сторон.

Пролежав, прижимаясь, друг к другу несколько минут, мы так и не согрелись. Тогда я принялся растирать ладонями плечи и спину Морозовой. От активных движений мне вскоре стало тепло, женщина тоже начала оживать и принялась в свою очередь растирать мое тело.

— Вот и хорошо, — сказал я, чувствуя, что с теплом к нам начинает возвращаться жизнь, — сейчас согреемся, поспим, а там, глядишь, к утру и одежда просохнет.

— А я подумала, что все, помирать пора, — впервые со времени потопления подала голос Наталья Георгиевна.

— Ничего, мы еще побегаем, — оптимистично высказался я. — Переночуем, а там…

Что «там», я не досказал. Вариантов развития событий могло быть несколько, утром могли приехать за сеном крестьяне, и наш план мороченья преследователей полетит к черту. На нас мог напасть всяк, кому это придет в голову. Во время «кораблекрушения» утонуло все оружие, и у меня остался только маленький, чуть больше перочинного, ножик. Так что защититься нам теперь было нечем. Кроме того, от переохлаждения мы вполне могли схватить воспаление легких, и кто знает, поможет ли в этом случае мое медицинское искусство. Однако в запасе у нас оставалась главная сказочная надежда: «утро вечера мудренее».

— Согрелась? — спросил я Наталью Георгиевну, чувствуя, как потеплело ее тело.

— Нет, не могу, — ответила она, стуча зубами, — зябко.

— Тогда прижмись крепче ко мне, — предложил я и с удвоенными усилиями продолжил растирать ее тело.

Мне тоже пока было холодно. Такое бывает, когда вернешься в тепло сильно продрогшим, вроде бы согрелся, а внутри еще долго сидит стылая дрожь.

— Тебе не больно? Может быть, слабее? — поинтересовался я, сильно сжимая в ладонях ее спину, ягодицы, бедра.

— Нет, так хорошо, — просто сказала Наталья Георгиевна и сама начала так же как я, гладить и мять мое тело.

Минут пять мы активно терзали друг другу бренную плоть, пока я не почувствовал, что рядом со мной лежит не только товарищ по несчастью, но и привлекательная женщина.

— Спина уже не болит? — вдруг спросила Морозова.

— Нет, почти прошла, — ответил я.

— А я тебя так пожалела, ох, как пожалела…

Сказанное было настолько двусмысленно, что я не сразу нашелся, что сказать в ответ. Жалеть и любить в женских устах — почти полные синонимы. Вместо меня неожиданно и бесконтрольно ответила грешная плоть, что, кажется, не осталось незамеченным, во всяком случае, Наталья Георгиевна попыталась от меня отодвинуться. Я ее не отпустил.

— Жарко делается, — виновато прошептала она.

— Это хорошо, — ничего не значащим тоном, произнес я, — нам нужно хорошо согреться, а то, не ровен час, простудимся и заболеем. А нам еще далеко идти.