Чингисхан. Демон Востока - Алексеева

от степняков, поэтому возвели великую стену, долженствующую защищать их пределы от набегов. Нужно оговориться, что на самом деле Серес не был един: на севере, на границах степи, имелось две державы — Цзинь и Гун Хуанчен, а ещё южнее их стояло ещё одно — Южная Сун. Сначала Чингисхан пошёл на западную державу, Гун Хуанчен, где жил народ тангутов.

— Тоже люто сложные названия, — пожаловалась Эрелиева. — Хорошо, что у нас всё гораздо проще. А ещё лучше, что до них идти несколько зим.

— Названия как названия, — пожал плечами Эйрих. — Гун Хуанчен были взяты Чингисханом спустя несколько битв. Соседняя Цзинь пыталась помочь тангутам: цзиньский царь даже выкупил большую часть тангутских рабов в своих городах и отпустил их домой, чтобы они сражались против степняков. Ещё он помогал деньгами, но это лишь увеличило прибыль степняков от набегов. Конные лучники сокрушали тангутские армии, рассеивая их по окрестностям и безжалостно добивая. Каждый город, что отказался сдаться, сжигался дотла, а жителей его уничтожали. Цена непокорства — неизбежная смерть.

На самом деле, Темучжин тогда ещё не выработал этого принципа, потому что был ещё только в самом начале пути к вселенскому господству. Просто так получалось, что тангуты редко сдавали города без боя, а Темучжин вознаграждал своих воинов длительными грабежами захваченного ими города, что неизбежно сопровождалось истреблением населения и пожарами. Это уже потом, когда они пришли в Хорезм, у них появился свой стиль. Тем не менее, уже к покорению Цзинь Чингисхан иногда приказывал целенаправленно сжигать города и уничтожать в них всё население.

— Западная держава запросила помощь у Цзинь, но та отказалась, сказав, что уже и так достаточно помогла. Гун Хуанчен остался один и с недостатком сил, поэтому покорился Чингисхану, лишь бы не продолжать эту жестокую войну, — после небольшой паузы заговорил Эйрих. — Степняки ушли домой с очень богатыми трофеями, какие не видели даже самые величайшие из их предков… Воцарился шаткий мир, но Чингисхан не собирался останавливаться на достигнутом. Царь Гун Хуанчена напал на Цзинь, в отместку за отказ помочь, а Чингисхан поддержал своего нового подданного, в следующем году начав большой поход. Этот поход длился годы, был очень тяжёл, ведь сересцев очень и очень много.

— Прямо много? Как римлян? — поинтересовалась Эрелиева.

— Многократно больше, — уверенно заявил Эйрих.

Он исходил из сравнения численности гарнизонов у римлян и у китайцев. Гарнизоны китайских городов порой насчитывали пять-шесть туменов, хотя тот же Пекин имел стотысячный гарнизон, но сдался очень легко: Чингисхан бросил свои войска на жестокий штурм, с применением осадной техники тангутов, разрушил стены во множестве мест, после чего город сдался. И был наказан за слабость месячным разграблением. В те времена Темучжин не особо-то стремился приращать личное богатство, потому что и так был очень богат. Эйрих же теперь никак не может позволить себе такую роскошь как разрешение на грабёж, потому что гораздо выгоднее будет забрать у горожан вообще всё под бдительным присмотром проверенных людей, не давая добычу трофеев на откуп не очень-то компетентным воинам. А можно вообще не грабить город, но установить в нём власть и поставить зверские налоги — тогда горожане сами понесут к тебе все свои деньги и богатства.

Вариант с таким способом ограбления городов, после недолгого обдумывания, очень понравился Эйриху, ведь предполагал, что жители обеднеют, но не умрут, а это значит, что можно будет состричь с них ещё денег, но чуть позже. А ещё лучше будет стричь постепенно, но со многих городов…

— Ха-ха! — хохотнул Эйрих.

— Чего смешного? — нахмурилась Эрелиева.

— Да только что «придумал» налоговую систему римлян, — ответил он. — Итак, на чём я остановился? Походы продолжались, Чингисхан громил Цзинь, к нему добровольно присоединялись племена других степняков, больше боясь, что в будущем он придёт к ним с войной, нежели действительно уважая его. И Чингисхану не нужно было уважение — ему была нужна безоговорочная покорность. И он получал её, не словами и уговорами, но огнём и мечом.

— Жестокий правитель, — произнёс Феомах. — Но если он был успешен в этом, то горе побеждённым.

— Горе, — согласился Эйрих. — Победы приносили богатства, славу, преумножали его власть, поэтому он шёл всё дальше и дальше. Его воины дошли до Хорезма, где правил хорезмшах, давно и сильно нелюбимый всеми степняками.

— Мне знакомо это слово… хорезмшах… — произнёс Иоанн Феомах. — Я точно где-то его слышал…

— Как вспомнишь, обязательно расскажи, — попросил его Эйрих. — А я продолжу. Уже сражаясь против Хорезма, где-то чуть меньше, чем через десяток лет, Чингисхан послал гонцов в Гун Хуанчен, запрашивая заранее обговорённую военную помощь. Но там сменился царь, с умного труса на храброго глупца. И этот храбрый глупец посмел дерзить Чингисхану, заявив, что ежели он сам недостаточно силён, чтобы побеждать своих врагов, то он недостоин властвовать над тангутами. Такое нельзя было оставлять без ответа. И ответ вылился в жестоком завоевании Гун Хуанчена, с сожжением взятых городов и истреблением их жителей…

И вот, в конце всего этого, Темучжин умер. Эти мысли заставили Эйриха помрачнеть, но, в то же время, испытать удовольствие от осознания, что последнего царя тангутов задушили прямо на его глазах.

Снова клюнула рыба, снова оказалась не способна на внятное сопротивление, снова отправилась в бадью. Феомах оказался прав, ведь это снова был язь.

— Я мог бы рассказать больше, более подробно, но детали не особо интересны, — вздохнул Эйрих. — Главное, что можно извлечь из этой истории — не надо быть, как сересцы. Высокомерие и наглость — источник бед. Какими бы слабыми ни казались соседи, всё может измениться незаметно для тебя. И тогда ты поплатишься за это.

— Да, это было поучительно, — произнёс Феомах. — Напомнило мне историю нашей империи. И даже степняки имеются совсем рядом… Это даёт сытную пищу для размышлений.

— Гунны опаснее всех, кого я здесь видел, — Эйрих вынул удочку из воды и начал собираться. — Поэтому нам жизненно важно убираться подальше от них, в земли, которые легче защищать.

Сенат, после длительной серии частных разговоров, об этом знает и хрупкость мира с гуннами осознаёт — Эйрих удостоверился в этом наверняка. Но римляне до сих пор достаточно сильны, по общему мнению Сената. Всем хочется, золото и серебро римлян соблазнительно блестят, но опасность очень высока.

«Нужно продемонстрировать необоримую мощь остготского легиона», — подумал Эйрих. — «Показать, что нас невозможно остановить…»

/31 мая 409 года нашей эры, Западная Римская империя, г. Рим/

Аларих сидел на походном троне, сделанном римскими мастерами, ответственными за трон Флавия Гонория. Дубовая конструкция с высокой спинкой, инкрустированная драгоценными каменьями и, местами, позолоченная, была трудной для перевозки, но уж больно красивой, чтобы рейкс визиготов просто так согласился её оставить.

«К тому же, это проблемы обозников, а не мои», — подумал Аларих. — «Я рейкс или нет?»

Сейчас он пребывал в благодушном настроении. Причин для этого было несколько. Первая — он успешно осаждает Рим, с уверенностью рассчитывая на очень щедрую дань, как в прошлый раз. Вторая — остготы разбили целых два римских легиона, которые теперь не станут возможной проблемой Алариха. Третья причина — в будущем не видится никаких проблем и угроз. Римляне ничего не могут, Гонорий паникует, а визиготы сильны, как никогда. Успешный рейкс? Успешный рейкс.

Пока он отстранённо размышлял о своём красивом троне, а также о красивых римских женщинах, что ждут его возвращения в шатре, он слушал доклад своего порученного, Валии, прозванного Среброгласым.

—… это о многом нам говорит, — закончил тот свою длинную речь.

— Что о многом нам говорит? — переспросил Аларих.

— Я сказал, что остготы слишком быстро набирают мощь, — произнёс Валия. — И Эйрих, сын Зевты, показал себя как талантливый полководец, несмотря на свой юный возраст. Первый легион римлян он разбил будто играючи, будто развлекался. Второй легион он разбил, как мне кажется, тоже без особых усилий. Это о многом нам говорит.

— И о чём это нам говорит? — с усмешкой спросил рейкс.

— О том, что Эйрих — это опасный человек, — вздохнул, ранее лично видевший этого Эйриха, порученец. — У него было всего около шести тысяч