Я видела детство и юность XX века - Ирина Эренбург

У меня настал денежный кризис. У Габи тоже. Мы долго думали, как заработать.

На бульваре Сен-Мишель существует большой книжный магазин Жибер. Тут по случаю продают и покупают учебники. Жибера знают все школьники и студенты, и все его ненавидят. Он покупает за гроши, но с либеральным видом.

— Назначьте цену сами, господа, — вежливо просит он и потом снижает ее в три-четыре раза.

Все наши книги уже покоятся на прилавках Жибера. Других источников заработка у нас с Габи нет. Нужно что-нибудь придумать.

Мальчики подрабатывают, распространяя новые марки автомобилей и радиоприемники. Они ходят по домам с проспектами и каталогами, красноречиво описывая красоту обтекаемого капота и прибора для уничтожения атмосферных разрядов в рупоре. Если удается что-нибудь продать, они получают от фирмы процент.

Можно также заняться страхованием от огня, но на это нужно много времени, энергии и знакомств.

В газетах даются объявления: «Каждый может заработать 15 франков в день, надписав адреса на 1000 конвертах».

Я попробовала. Мне прислали груду желтых конвертов и список длинных адресов, переписка которых отняла у меня несколько дней. Я отослала конверты снова по газетному адресу.

Еще через несколько дней пришел ответ: ваш почерк не годится. Приносим извинения за беспокойство.

Расспросив, я узнала, что это просто был способ находить бесплатных переписчиков.

Негр-лакей в кафе «Капуляд», подслушавший наш разговор об этом случае, рассказал нам, что он был статистом в кино и это дает заработок.

— Правда, непостоянный, но ведь для негра не всегда бывают роли…

Утром мы с Габи поехали за город на кинофабрику.

Там уже стояла огромная очередь. Шел дождь. До открытия конторы оставалось еще часа полтора.

Нас засадили в барак. Накрашенные женщины, как видно, привыкшие к ожиданию, вязали кружева, болтали, прихорашивались, заговаривали с мужчинами.

Здесь были профессиональные статисты, для которых кино — единственный заработок, и были случайные: студенты, проститутки, иностранцы, инвалиды, безработные.

На третий день бесплодного ожидания Габи взяли за сто франков на двухдневную съемку для фильма «Если бы он знал». Две ночи она снималась в Сен-Жермене на улице, изображая прогуливающуюся с любовником светскую даму.

Прейскурант оплаты статистов: если имеешь бальное платье — 50 франков в день, если, кроме того, умеешь плавать, ездить на велосипеде и танцевать танго — 75 франков в день, хорошо сложенные и красивые девушки — 75 франков в день.

Все это не чаще, чем два-три раза в месяц, при условии, что каждый день будешь ездить на фабрику.

Нет, этим не добьешься постоянного заработка.

Еще будучи в школе, я давала уроки. В Лотарингской школе директор составлял список всех хороших учеников и спрашивал, кто из них хочет работать репетитором. Я подготовляла маленьких школьников из девятого и восьмого класса, занималась с отстающими.

Я вспоминаю об этих уроках со стыдом. После урока меня приглашали к обеду, я чувствовала себя за столом неловко и молчала, только изредка отвечая: «Да, мадам. Нет, мадам».

Это были обычно богатые люди. Детям они выдавали «в копилку» по пятьдесят франков в неделю. Мне они платили по десять франков за урок в присутствии детей, великолепно разбиравшихся в цене денег, несмотря на свои восемь-десять лет.

Наконец мне удалось достать уроки со взрослыми. Я учила одну немку русскому языку. Она не заплатила мне, но подарила старый патефон. Потом я взялась подготовлять к аттестату зрелости одну взбалмошную девицу. Она платила аккуратно, но во время уроков без конца рассказывала вымышленные любовные истории. Ей хотелось наконец целоваться с мальчиками. Она до сих пор училась в католической школе у монашенок, где воспитывают очень строго. Теперь ей дали полную свободу, и она отнюдь не хотела учиться.

Экзамена на аттестат зрелости она так и не выдержала. Наши уроки происходили в кафе, и она поминутно прерывала их, заводя новые знакомства.

Единственный удачный заработок дал мне урок с чехом, который был проводником экспресса Прага — Париж. Он хотел научиться французскому языку и во время каждого приезда в Париж брал у меня несколько уроков. Он мне платил по двадцати франков за урок. К сожалению, вскоре он увлекся какой-то француженкой и бросил занятия.

Я попробовала объявить в газете: «Даю уроки французского и русского». Но все предложения исходили от мужчин, которым абсолютно не нужен был ни русский, ни французский языки, — их прельстило то, что я «русская» — это сулило приключения.

В первые дни университетских занятий я увлекалась покупкой учебников и вместо школьного портфеля завела студенческий коврик[23] для книг. Грязная, темная и холодная Сорбонна вызывала во мне робость и уважение.

Правда, студенты Института профессиональной ориентации не были похожи на обычных студентов. Они чинно записывали лекции, не кричали и не били стекол, не носили треугольных шляп, но все-таки это были не школьники.

Жоржетт была огорчена тем, что в нашем институте не носят отличительных значков. Хотя бы греческую букву «ро», как у выпускников. Ей так хотелось что-нибудь сунуть в петличку.

В первую неделю я аккуратно записывала названия книг, которые рекомендовали нам профессора, ходила по букинистам, посещала все лекции, чего со мной потом уже не случалось.

Так же были увлечены, по-видимому, все мои друзья.

Мы были полны энергии. Вечером нам хотелось бурно веселиться.

Мы шли в Люксембургский сад, опрокидывали стулья, пугали мамаш и гувернанток, обнимались, пускали кораблики в бассейне с водой вместе с маленькими детьми, пели.

Но скоро все вошло в норму. Появился Андре Крессон. Он уже два раза проваливался на конкурсе в Эколь Нормаль. Этой весной он должен был попробовать в третий и последний раз.

Его познакомили с нами Мартэн и Рауль де Бурже. Андре нам показался настоящим студентом. Он давал нам уроки хорошего тона Сорбонны и просвещал нас. Прежде всего нужно посещать только одно кафе. Вы выбрали «Капуляд»? Хорошо. Надо организовать компанию, которая будет защищаться от всех других. Надо придумать себе политические взгляды. Понятно, студенты? У каждого должна быть своя девушка или друг.

Андре ругал все существующие на Бульмише (бульвар Сен-Мишель) кафе.

Во «Дворце кофе» — хорошо, но туда ходят медики, то есть роялисты.

«Суре», «Источник» — кафе педерастов.

«Кубок» посещается русскими эмигрантами.