Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

отношении ко многим событиям второго и третьего десятилетия XVII века.

Чего только Бен не поминает: Коран, Талмуд, даже Дон Кихота:

Had I compiled from Ammadis de Gaule,

Th’Esplandians, Arthurs, Palmerins, and all

The learned Libraries of Don Quixote;

And so some goodlier monster had begot… (Строки 29-32).

Thou then hadst had some colour for thy flames,

On such my serious follies… (строки 40-41)

Перевод:

Вот если б я, заняв у Амадиса,

Артура, Спландиана, Пальмерина,

У всех других романов Дон Кихота,

Хорошенькое чудище состряпал…

Тогда б ты смог расцветить свой огонь

Моей такой серьезной дурью.

Здесь скрыта какая-то важная аллюзия. Перечисленные имена – герои рыцарских романов, именами которых они названы. Все четыре романа упоминаются в «Дон Кихоте». Амадис Гальский и Пальмерин Английский были пощажены помощником кюре и цирюльником Дон Кихота, а «Приключения Спландиана» и «Пальмерина д’Олива» отправлены в огонь вместе с другими рыцарскими романами («Дон Кихот», ч. I, гл. VI). Стало быть, Бен Джонсон, во-первых, хорошо знал роман Сервантеса, и, во-вторых, уверяет, что не повинен в сочинении толстенного монстра, состряпанного из обрывков рыцарских романов (строка 32).

Будь он виновен в таких глупостях, Огонь имел бы право расцветить пламя его творениями (строки 40-41). А вот что стоит за «толстенным монстром», можно только гадать. Ясно, что такое сочинительство было тогда в моде, но, ни один английский роман, кроме «Аргениса» (1621 год) Джона Барклая, мне в голову не приходит.

Поминает Бен и розенкрейцеров, но и тут не упускает случая позубоскалить. Кабы он знал, что Огонь намерен потешить себя, пощекотать ноздри бумажным дымом, уж он бы нашел, чем его ублажить, знает, где взять: сколько есть всяких Тристрамов, Ланселотов, Роландов. Еще Мерлин со своими чудесами; и Химера розенкрейцеров, их печати, знаки, герметические кольца, сокровище их Богатств (the gem of Riches), философский камень, что дарит невидимость, учит алхимическим заклинаниям, а подмастерьев-воздуходуев – искусству раздувать угли (алхимики пользовались только буковыми, строки 71-76). (В маске 1627 года «Счастливые острова» дух Иофиил говорит строками из этой поэмы о Вулкане.) Из поэмы видно, что для Бена Джонсона тогда (1623 год) розенкрейцеры и алхимики были одно и то же, и осмеивал он их одинаково. Все эти неожиданные связи и параллельные места требуют досконального изучения с привлечением не только текстов Джонсона, но и новейших исторических исследований корней розенкрейцерства.

Первый устав розенкрейцеров появился в 1614 году, через два года после смерти Ратленда, хотя следы его замечены уже в 1606 году и даже в самом конце XVI века, как утверждает третий комментатор полного трехтомного собрания трудов Джонсона Фрэнсис Каннинэм (Лондон, 1904), в нем приведены постраничные примечания трех комментаторов (том 3, две сноски: С. 192, 193).

К маске «Счастливые острова» в диалоге Иофиила и Миерфула имеются прелюбопытнейшие примечания. В первом сказано, что Джонсон никогда не писал о чем-нибудь просто так, выдумки ради. Что бы ни было темой его стиха, он всегда точно знает, о чем именно пишет и с какой целью. А в этой маске он описал воздушный замок, где живут братья родостауротики – другое название розенкрейцеров.

Второе примечание дано к следующим строкам:

ИОФИИЛ:

…Я Иофиил,

Воздушный и веселый дух, посланец

Юпитерова дома. И со мной

Отец Оутис (древнегр. «Никто») к тебе с хорошей вестью.

МИЕРФУЛ:

Отец Оутис? Кто он?

ИОФИИЛ:

Ты не знаешь?

Ну, значит, ты не знаешь никого.

Отшельник старый. Говорят, он жил

В лесу, где нет деревьев, недалече.

Что замок он возвел воздушный. В нем

Родостауротики живут, такое братство,

А Джулиан Де Кампис потрясает

Копьем [80]. На крыльях замок, на колесах.

Комментатор поясняет, кто такой Джулиан Де Кампис. Вот его примечание: «Потрясает копьем. Осведомленностью касательно этого человека я обязан доброте и стараниям моего друга Ф. Коэна (в дальнейшем он известен как сэр Ф. Палгрейв), который нашел его (Джулиана Де Камписа), роясь в забытом мире старого германского языка». Затем идет письмо на немецком языке и его перевод на английский. Вот оно в переводе на русский: «Важное письмо, или некое сообщение всем, кто читал недавно о Новом Братстве, названном “орден Розовый Крест”, или слышал от других изустно. Многие входят в камеру (enter the cabinet), но немногие обретают сокровище. (Вспомните «their gem (jemme – старое написание) of Riches» в «Осуждении Вулкана» – М.Л.) А посему я Джулианус де Кампис предупреждаю всех, кто желает быть ведомым по верному пути, опасайтесь впасть в заблуждение, поддавшись собственным сомнениям или подпав под влияние людей крайних, слишком свободных взглядов.

Напечатано в 1615 году».

Далее комментатор пишет: «По всей вероятности, Джулиан Де Кампис (псевдоним) был один из первых, кто писал о фантастическом проекте, и Джонсон почерпнул эти сведения из его “важного письма”. Мистер Коэн, однако, заверил меня, что в письме нет ни слова о “копье, которым потрясают”. Странно, что так и не удалось выяснить происхождение розенкрейцеров. Ни Парацельс, ни Агриппа, оба дерзновенные мечтатели, не имели касательства к этому единственному в своем роде обществу, которое впервые дало о себе знать, как все же установлено, в самом конце XVI века. Не кажется слишком смелым предположение, что эта глупая затея, зародившаяся на одной из тех унавоженных грядок, на которых во множестве цвели

все монстры, чудища,

горгоны, гидры, жуткие химеры,

и есть германская ложа франкмасонов.

Одно, по крайней мере, несомненно: братья розенкрейцеры претендовали на копье, которым потрясают («pretended to the brandished blade»). Оно и по сей день один из их символов. (Символ масонов – меч, масоны – более позднее образование, и история их символов, может, и исследована, но труднодоступна. В эпоху розенкрейцерства слово «blade» обозначало и верхушку копья. Напомню, что итализированный герой второй комедии Бена Джонсона «Всяк выбит из своего лада» зовется «Puntarvolo», что значит «летающее остриё», – перифраз «the brandished blade». Прообразом Пунтарволо, судя по всему, что сказано о нем в пьесе, был наш граф Ратленд – М. Л.) На сей предмет, о котором пока не сказано ничего вразумительного, мог бы быть написан любопытный, хоть, я бы прибавил, и не прибыльный, трактат. Граф де Габалис, мудро рассудив, вовремя бросил писать, чтобы не обнаружилось его полное незнание предмета; он изложил только поверхностные взгляды Парацельса; что касается Габриеля Нодэ, который вдохновенно рассуждал о розенкрейцерах, то по существу вопроса он расплывчат и не приводит почти никаких фактов. Нодэ, однако, упоминает работу “Speculum Sophisticum Rodostauroticum” [81], которую наш драматург (Бен