1984 (коленкоровая тетрадь) - Петр Сосновский

занялись любовью. Здесь в Америке говорят сексом. Он у нас лишь только в девяностые годы появился, а тогда его не было. Я своим бабам никогда не платил, ― и Олег посмотрел по сторонам. ― А еще, если бы не печка в машине да не прикрытая плотно дверь гаража, они бы ни за что не угорели. А так, нехорошо вышло: их обнаружила милиция. При обыске у него в гараже нашли нашу кассу: золото и много денег. Я, конечно, был «маленькой шосткой», ну как бы секретарем, но под меня тоже стали копать. Наверное, из-за того, что в бумагах нашли и мою фамилию. Нельзя было мне оставаться, нельзя! Это твое предложение махнуть в Америку оказалось, кстати.

Друзья в квартире были одни, то есть их встреча проходила с глазу на глаз ― так уж получилось.

— Знаешь, что я скажу об СССР? ― Олег, сделал паузу, а затем выдал: ― Не следует сожалеть. Одна афера у меня там благополучно закончилась не без твоей помощи, пора начинать другую ― здесь, в США. До каких пор ходить неприкаянным, то есть не при делах. Ты только не дрейфь, мы прорвемся, и в этом нам поможет то обстоятельство, что хотя все люди евреи, но не все о том знают. Вон, Галкин с Аллой Борисовной жизнь прожили и наконец-то на старости лет догадались. Я смотрел их фотографии ― вылитые евреи. А Макаревич, а Гребенщиков? Много их на нашей грешной Земле ходит, очень много. Я вот чем дольше живу, тем чаще они мне попадаются на глаза, да и здесь хватает, что собак не резаных, ― сказал и неожиданно умолк: потерял мысль, затем после очередной рюмки очнулся и как ни в чем не бывало продолжил: ― Так вот, американцы своей бесшабашностью очень часто смахивают на русских. Знай, это нам евреям ― на руку, ― Хазарский согласился с родственником. Они выпили на посошок, и Михаил от Олега отправился домой в тот момент, когда открылась дверь и на пороге появилась Наталья: ― «Ну, вот, как там говорится, «здрастье вам и тут же до свиданья» ― выкрикнула она: ― Передавай привет моей сестре. На днях найду время и обязательно зайду в гости».

— Непременно, непременно передам! ― буркнул Михаил, заплетающимся языком и вывалился на площадку.

Разбирая тетрадь Михаила Хазарского, я вспомнил, что знаком с этой самой сестрой Марии ― Натальей. Я тогда учился в институте на вечернем отделении и мне чтобы после сессии отдохнуть на родине ― в Щурово, приходилось два-три экзамена сдавать досрочно. Однажды их сдача совпала с работой, я пытался заранее договориться об обмене сменами, не получилось, никто из ребят не согласился и тогда решился на авантюру ― отправился в заводскую медсанчасть за больничным. Только он мог спасти мое положение. Там я и познакомился с Натальей ― этой красивой еврейкой, новым врачом терапевтом. Она меня внимательно выслушала, для приличия замерила температуру и давление, а затем выписала нужную бумагу. А еще, молодая женщина, увидев, как я на нее смотрю, вдруг неожиданно спросила:

— Что? Понравилась?

— Да! ― ответил я.

— Ничего не получится, я уже замужем, ― и засмеялась, затем, приняв серьезный вид, сказала:

— Не огорчайся. Я могу тебя познакомить со своей сестрой Марией, она такая же, но в отличие от меня, никем не занята.

Я согласился, про себя подумал: наверное, судьба мне жениться на еврейке. Та, к которой мы ездили вместе с Беником ― хорошая девушка, но она всего-навсего ―домашняя мышка ― эта, глядя на Наталью, должно быть, эффектная дама, с ней можно показаться хоть где.

Но нет, ничего не получилось: ни она меня не заинтересовала, ни я ее. Наше мимолетное свидание в метро на станции «Автозаводской» было настолько коротким, что Мария при последующих встречах уже в качестве жены Михаила меня не признавала и смотрела как на обычного соседа. Я, после при встречах со своим товарищем, недоумевал и что он в ней такого нашел?

Хазарский, неторопливо выбравшись из подъезда, далеко не пошел: ему достаточно было, перейти в другой ― и всего лишь. Направившись восвояси, он неожиданно, задрав голову вверх, как-то иначе взглянул на здание и где-то на подкорке отметил, что дом не лучше известного ему в Москве, но и не хуже. Однажды, заинтересовавшись, Михаил нашел время и для себя выяснил: здание построили в 1984 году, то есть, он мог также, как и я сесть за компьютер и написать книгу, назвав ее подобно мне, а еще Джорджу Оруэллу. Но что-то товарища удержало. Возможно, это боязнь очень уж большого для него как журналиста материала, ― я ведь тоже не сразу засел за книгу, ― или же, сидящий глубоко внутри у всех нас еще с советских времен этакий свой «маленький главлит», неожиданно погрозивший из другого здания, например, редакции Клин Гейтца, пальчиком. Везде, даже в США с ее плановой демократией есть свои рамки, достаточно сильно ограничивающие порывы безумного свободолюбия. Для меня, пишущего в стол или же в Интернет тоже страшновато и несколько не по себе, я еще не знаю опубликую свой роман или же воздержусь.

Глава 8

Отношения этих двух родственников: начальника отдела Михаила Хазарского и его деверя Олега Палкина, часто забегавшего в здание редакции, стали заметны сотрудникам газеты. А все из-за того, что мой товарищ однажды подсуетился и внес его в списки внештатников под своим псевдонимом, то есть сделав фактически Ричардом Ренгиным. Недолго думая, он договорился с ним о смене темы: тот должен был уже писать о темных сторонах жизни на заводе и о неимоверном притеснении еврейской элиты, выдавая все что только можно за проделки русской мафии и в итоге указывая на неизбежность разрушения социалистической системы.

Так, с легкой руки Хазарского на полосах газеты появился лысоватый представительный «мужчина с меткой черта» ― Генеральный секретарь коммунистической партии и руководитель страны Михаил Сергеевич Горбачев, рядом, улыбающаяся бестия, его жена Раиса Максимовна, не зря толкавшие СССР в бездну и в итоге, добившиеся поразительнейших результатов ― развала системы.

«Так оно и должно быть. Это участь всех закрытых государств, ― с жаром писал Олег Палкин. ― Нельзя спокойно относиться к попранию свобод в любой, даже маленькой стране, тем более в России, славящейся своими размерами. Что это еще за выражение невежественной женщины из глубинки: «У нас нет секса» ― просто смешно. Откуда тогда берутся дети? Если существует «добро», значит, непременно должно быть и «зло». Без этих двух компонентов ― наступает