Нелёгкое дело укротить миллионера - Диана Билык

Его привычная улыбка теряется в тонкой сжатой линии губ.

– Агата…

– Хватит. Не нужно уговаривать. Это мое решение, мое право. Коршуну все равно этот ребенок не нужен, а я не потяну. – Плечи сводит от невыносимой тяжести. Мне хочется сжаться и закричать, но я держусь из последних сил.

Давид качает головой, резко вдыхает и наклоняет немного вперед.

– Я помогу, стану хорошим крестным папочкой. Давно хотел пузатого спиногрызика завести. Эй, – теплая ладонь ложится на мое плечо, а мужчина смотрит в глаза умоляюще и тревожно. – Это ведь не конец света. Если не ценит тебя этот мудак, плюнь на него и гордо иди дальше. Агата, ты же прекрасная женщина, самостоятельная, очень красивая. Все получится, – ладонь накрывает мои сплетенные на коленях руки, слабо сжимает, а я отстраняюсь и пытаюсь вырваться.

– Прошу тебя, остановись, – шепчу, сил сказать громче совсем не хватает.

Давид не настаивает, тут же поднимается со стула и отходит к столу. Снова расплывается в улыбке, только теперь ненатуральной и пластиковой.

– Да, не запал, что поделаешь. У меня вечно так. Гожусь лишь для хорошего секса.

– Извини, – прячу взгляд. Меня к нему никогда не тянуло, хотя я признаю, что он прекрасный мужчина, но подлому сердцу не прикажешь. – Я не твоя половинка, к сожалению.

– Знаю, но мечтать же не вредно? – шутливо, но натянуто отвечает Давид и убирает длинную челку на одну сторону. – Так чего ты боишься? Я ведь в душу не лезу, просто предлагаю помощь. Как друг, не больше.

– Я не боюсь. Есть другая причина, и я не могу о ней говорить, – слежу за мужчиной. Он готовит инструменты, от их звона закладывает уши, отворачиваюсь, чтобы не сорваться в рыдания, и, задыхаясь от боли, что сводит все тело, разглядываю плакаты, где нарисованы стадии развития плода. Вот пиявочка, потом появляется голова, отрастают ручки, ножки. Такой беззащитный комочек в коконе розового цвета. Будущий ребенок. А потом он сможет ходить, говорить, учиться в школе, вредничать и баловаться. Стать таким же жестоким, как его отец.

Давид накрывает гинекологическое кресло салфеткой, и этот шорох привлекает внимание. Смотрю туда, где во мне оборвется хрупкая жизнь, и давлю кулаки. Я должна смириться, что это правильно.

Врач что-то пишет долго, вернувшись к столу, и больше не уговаривает. Через несколько минут гнетущей тишины встает и, махнув белым халатом, идет к двери.

– Удачи, Агата. Сейчас Марина Валентиновна подойдет.

– Не ты? – бросаю ему в спину. Дрожу всем телом и уже не сдерживаю эмоции – не могу просто.

– Нет. В клинике для этого есть другой специалист, – Давид улыбается через плечо и, коротко кивнув, отчего густые темные волосы снова падают на глаза, уходит из кабинета.

И я сижу в тишине около десяти минут. Сжираемая сомнениями, убиваемая реальностью. Нет ведь выхода. Нет. Доказать отцовство Руслана я не смогу, он сам говорил в офисе, что сделает для этого все. А после вчерашнего разговора я поняла, что он неисправим, его ничего не поменяет, а ребенок только раззадорит издеваться надо мной, насмехаться над моей судьбой. Да и смысл ему говорить и доказывать, что он станет отцом? Чем мне это поможет? Только в очередной раз обожгусь и потеряю надежду. Потеряю все. Квартиру, дом, возможность начать жизнь заново, а самое главное, не смогу вылечить Славку. Он из-за меня пострадал, я виновата, мне и отвечать. За все, за все.

Когда приходит женщина в бирюзовом халате, я немного замерзаю и, чтобы не трястись, оборачиваю себя руками. Жестокий, беспощадный Коршун никогда не выпустит меня из своих когтей, а я, маленькая мышь, просто хочу жить, потому выравниваю спину и готовлюсь морально к финалу.

– Ложитесь, – строго командует врач, надевая перчатки и поправляя маску.

Я с холодным сердцем опускаюсь на кушетку, задираю сорочку, что надели на меня до процедуры, морщусь от холодного вазелина, что касается живота. Датчик поглаживает, надавливая, а врач холодно отчитывается:

– Беременность восемь недель. Плод один. Сердечный пульс…

Разве должны это делать сейчас? Ведь мне же… и так тяжело.

Я задираю голову и смотрю в экран. Там мерцает маленькая крошечная точка, больше похожая в черно-белом цвете на алую звезду в космосе. Беспомощную и одинокую.

– Сейчас уколю анестезию, полежите несколько минут, и начнем.

Киваю. В голове пусто, на сердце камень, в душе затихшая на миг буря. Прикрываю глаза и не могу сдержать слез. Они ползут по щекам и капают за шиворот, обжигая чувствительную кожу. Становится тошно от самой себя.

И некстати вспоминается мама. Моя светлая мамочка, что сохраняла жизнь нерожденного малыша до последнего, несмотря на тягости, работу на заводе и жестокого мужа. Она бы никогда не пошла на такой шаг. Но она не я, и ее больше нет. Она не может мне помочь и подсказать, как лучше, а я сама не знаю, что делать. Запуталась. Так наболело от всего происходящего, что уже нет никаких сил бороться. А впереди еще два месяца пытки с Русланом. Как я справлюсь? Как переживу?

– Готовы? – перед глазами появляется шприц. Врач смотрит на меня пустым, безэмоциональным взглядом, а мне хочется ее спросить, как она может с этим жить, но вопреки всему...

– Да, – отвечаю я и закрываю глаза, чтобы ничего не чувствовать и не помнить.

Агата уехала рано утром и все еще не вернулась. А вдруг не вернется вообще? Брожу по пустому дому, как больное привидение, и крошу зубы. Со мной хрень происходит. Что-то бьется под ребрами раненой птицей, а мне от этого плохо. Словно  сейчас произойдет непоправимое. Жестокое. А я не в силах изменить или остановить. Метаюсь, как птица в клетке, пустыми коридорами и спальнями и, как помочь себе, не знаю.

В попытке забыться отправляюсь на кухню. Несколько дней домработница отсутствует, Агата, я так понял, отозвала ее, сказав, что сама справится с порядком и обедами. Я случайно подслушал разговор по телефону. Хотел тогда развернуться и уйти, но девушка позвонила еще своему разлюбимому Давиду и договорилась о встрече. За моей спиной. Бля, а я думал, что она искренне ко мне тянется, думал, что в больнице была настоящей. Сам лох, забылся и стал сладким овощем. Это Агата виновата во всем. Она вертела мною, как хотела, а теперь прыгнула в койку к смазливому докторишке.

Сука! Ревность топит меня в черноте, потому я спускаюсь по ступенькам и вылетаю на улицу, где меня всегда сопровождает тихий Егор. Еще один продажный сучок. Но сегодня он свалил с Агатой, и меня преследует один из его шавок – громадный прыщавый боров. Пофиг. Я, не обращая внимания на хвост, иду в сад, где давно отцвели вишни, и теперь крупные зеленые бусины наливаются  на ветках, обещая щедрый на урожай год.

Позади хрустит трава. Обернувшись, смотрю на охранника, но замечаю боковым зрением, как ко двору подкатывает авто. Мой кроссовер.

Не дожидаясь, пока Егор обойдет машину, чтобы подать ей руку, Агата выбирается из салона первой. В легком летнем сарафане, не похожем на наряд богачки. Пустышка она. Девушка то ли спотыкается, то ли от слабости в ногах внезапно оседает и припадает плечами на дверцу, запрокидывает голову и смотрит в небо. Егор спешит к ней, тянет за подмышки, прижимает к себе, гладит ей волосы, что-то говорит, успокаивая.