По секрету всему свету - Марина Серова

— Скажите, а Нестеровой приходилось бывать у Варвары Петровны раньше, когда она была жива? Как врачу, я имею в виду?

— Раньше? Погодите-ка… Ну да, приходилось: как раз перед Новым годом, когда встал вопрос о госпитализации, я вам говорила. Ей стало плохо, она вызвала врача, а Виктор Иванович, когда послушал сердце, решил пригласить Галину Васильевну. Может быть, такое случалось и раньше, до меня, только я об этом не знаю.

— Разумеется. Люда, а в чем Галина Васильевна ходит зимой? Такая серая каракулевая шуба, да? — наобум ляпнула я. — Соседи, помнится, говорили, что как-то к Прониной приходила доктор в такой шубе…

— Серая, каракулевая? — Милочка была искренне удивлена. — Вот уж не знаю… Она все время ходит в сером пальто — хорошее такое, импортное, с ламой. А шуба… Да это, наверное, бабульки спутали, вот что! Каракулевая шуба — это у меня, только не серая, а коричневая. А это имеет какое-то значение?

— Да нет, никакого. Просто я хочу установить всех, кто бывал у Прониной в последние дни перед ее смертью. Кстати, а когда вы сами видели старушку в последний раз?

— В пятницу, накануне ее смерти, — не задумываясь ответила медсестра. — Приходила сделать укол кокарбоксилазы.

— А в субботу вы разве не должны были прийти?

— В принципе должна была. Обычно по субботам делает обход дежурная сестра, а в ту субботу как раз я дежурила. Но больных сейчас очень много — зима, грипп… Вот я и решила, что могу несколько человек перенести на воскресенье — тех, которые живут поблизости от моего дома. Это же все равно, когда сделать укол — в субботу или в воскресенье: все равно из-за выходного приходится один день пропускать.

— И Пронина вошла в число тех, кого вы перенесли?

— Ну да. Я живу в трех кварталах отсюда, на Челюскинцев. Так что всех старичков могла бы обойти за час, там всего человек пять оставалось.

— Понятно. А вы предупредили этих людей, что придете к ним не в субботу, а в воскресенье?

— Ну конечно! Всем сказала еще в пятницу, они знали. А что?

— Да так, пустяк. Просто Варвара Петровна сказала своей соседке, что ждала вас в субботу, а вы не пришли.

«Белоснежка» даже руками всплеснула. На ее губах появилась снисходительная улыбка, она укоризненно покачала головой, но мой испытующий взгляд выдержала легко.

— Ну так я и знала, что кто-нибудь что-нибудь перепутает и будут недоразумения! Ох уж, эти дедушки-бабушки…

— То есть Пронина знала, что вы не придете в субботу?

— Конечно же, знала. Это она просто перепутала. Забыла, понимаете? Я ей говорила, я точно помню.

— Что ж тут непонятного! Старый человек, склероз… Итак, вы пришли к ней в пятницу?..

— Около четырех часов. Я сделала Варваре Петровне инъекцию внутримышечно и сказала, что теперь приду в воскресенье после обеда. Еще оставалось колоться неделю. А в воскресенье узнала, что Пронина умерла.

— А как вы это узнали? Ведь был нерабочий день.

Милочка грустно улыбнулась.

— Чистая случайность, Таня. Я позвонила одной женщине с нашего участка, больной. Хотела справиться, как она себя чувствует: у нее в пятницу было давление двести на сто двадцать. Виткина, Альбина Михайловна. Вот она-то мне и сказала, что Варваре Петровне больше не нужны уколы.

Девушка вздохнула.

— Жалко ее. Тихая была старушка, хоть и войну прошла. Безвредная. Иной тебе за то, что кровь за тебя проливал, столько твоей собственной кровушки попортит… Вы еще что-нибудь хотите знать? А то доктор мой без меня, боюсь, заскучает: одолели его там со всех сторон наши ветераны!

— Еще парочка вопросов — и все. Варвара Петровна разбиралась в медицине, Люда?

Я ожидала настороженной реакции или, по меньшей мере, уточняющего вопроса. Но ничего такого не последовало. Милая блондиночка улыбнулась.

— Боюсь, что совсем нет. Она не любила общаться с докторами, но если уж попадала к ним в руки, то доверяла полностью. Впрочем, у нее ведь и выхода другого не было, правда? Кажется, по образованию она человек, далекий от медицины, среди родных тоже нет медработников… Одним словом, ей было абсолютно все равно, чем и как ее лечили. Вы это хотели услышать?

— Именно это, спасибо. Наверное, мне действительно стоит поговорить об этом с вашими врачами. И еще — последнее. Вам случалось беседовать с Варварой Петровной на какие-нибудь другие темы? Ну, по душам, что ли? Она вам что-нибудь рассказывала о себе, о своей семье, о прошлом? Вспомните, Люда.

— По душам? Хм…

Милочка Прохорова задумалась. Она наморщила лобик и обвела глазами потолок больничного коридора, по которому волнами прокатывался многоголосый шумок пациентской «массовки».

— Знаете, пожалуй, нет. Ну, она, конечно, рассказывала кое-что о войне — так, вскользь. Говорила еще, что дочь у нее умерла совсем молодая, в сорок с чем-то, от рака. Про внука говорила — что хороший парень, единственная ее радость… Да вот и все, наверное. Ее болезни — вот та сторона ее жизни, которая была мне известна лучше всего.

— Ну что ж, это логично. Спасибо вам, больше мне нечего…

— …Ой, Милочка, как хорошо, что ты здесь! К телефону подойди!

Из кабинета, возле которого мы сидели, выплыла пышная особа в белом халате и на шпильках — по всей видимости, его хозяйка.

— Дверь потом захлопни, хорошо? Я к главному.

И она пошла по коридору, а Милочка, мило попрощавшись со мной, юркнула в кабинет. Огромная дверь из настоящего дерева, какие еще встречаются в старинных зданиях, прикрылась за девушкой — и тут же беззвучно отошла от своей второй, наглухо задраенной половинки. Всего на несколько сантиметров — от сквозняка, наверное…

Сделав вид, что я что-то сосредоточенно изучаю в своем блокноте, я максимально приблизила ухо к образовавшейся щели. Даже не знаю, зачем: просто так, по многолетней привычке не упускать ничего, что «плохо лежит» — я имею в виду информацию.

— …Ты же обещал не звонить мне сюда! — услышала я раздраженный полушепот Милочки. — Да… Да! Нет… Теперь уже не знаю, в порядке ли они. Да, есть кое-что… Ну, не по телефону же, с ума ты сошел!.. Я понимаю, что надо, но это слишком опасно… Ты уверен?.. Ладно, договорились. В четыре. Успею, я прямо с работы… Что? Да ты гляди сам его не приведи!.. Целую, Мурик, пока.

Раздался щелчок, возвестивший, что трубку бросили на рычаг. В тот миг, когда Люда Прохорова взялась за ручку кабинета, чтобы захлопнуть за собой дверь, как ее просили, я уже открывала входную дверь поликлиники номер тринадцать.

Основываясь на своем многолетнем опыте, я могла бы написать трактат «О пользе подслушивания». Вот и сейчас: если б бог (а может, и дьявол!) не надоумил меня впитать то, что не предназначалось для моих ушей, я не узнала бы о существовании мужчины под кодовым названием «Мурик». Странный разговорчик, странный… «Ты же обещал мне не звонить». Почему ему нельзя звонить своей Милочке? «Есть кое-что… Теперь уже не знаю, в порядке ли они». Кто это — «они»? Может быть, дела? И не оттого ли они зашатались, что в это самое утро появилась я и заинтересовалась отношениями Людочки с покойной Варварой Петровной? «Я понимаю, что надо, но это слишком опасно…» Видимо, речь шла о встрече: ведь именно о ней в конце концов договорились. Но отчего же это так опасно, черт побери?! Да если даже Милочка Прохорова спит с чужим мужем, и то нет причин напускать такого туману. Если, конечно, его благоверная — не какая-нибудь Эллочка Халамайзер!