Боги и касты языческой Руси. Тайны Киевского Пятибожия - Лев Прозоров

Но всегда ли было так? Для тех, кто верит в пресловутую «эволюцию», в то, что жрецы и священнослужители когда-то «произошли» от колдунов и знахарей, это, конечно, доказательство.

Раз уж в начале Нового времени «волхвы» были простыми колдунами, так понятно, что в X веке они «не могли» быть ничем иным. Только вот нигде нет примеров того, чтобы знахарь, — колдун превратился в жреца. Зато есть обратные примеры.

Слово «маг», в древней Персии обозначавшее жрецов, превратилось в название средневековых колдунов, а там — перешло на цирковых фокусников — маг Игорь Кио,[29]скажем. Точно так же в современном ирландском языке колдун — drui.

Слово это происходит от древнего названия могущественной касты кельтских жрецов-друидо При чём тут, спросит читатель, маги и друиды, мы ведь говорим о волхвах?! Да хотя бы при том, что евангельский злодей, то выдававший себя за мессию, то пытавшийся купить у апостолов благодать, которого латинские переводы называют Симоном Магом, а ирландские книжники — Симоном Друидом, в славянском переводе стал Симоном Волхвом.

В русской литературе Средневековья слова «волхв» и «жрец» употребляли как равнозначащие и взаимозаменяемые: царь Охозия в русском переводе библейского предания «послал къ идолу Ваалу и къ жрецомъ его спросити: буду ли жив или умру? Посланные шли спросить волхвовъ …».

В «Великих Четьях-Минеях»: «Старейшина волхвом введе я (её. — Л.П.) в церковь идольскую[30]и понуди я отрещися Христа и поклонитися идолам».

Как видно, что волхв, что жрец — для русского книжника всё равно, различия между этими понятиями он не делает. В «Сказании об основании града Ярославля» в святилище Волоса приносил жертвы и гадал волх Смело можно предположить, что, как и в случае с магами и друидами, первым значением этого слова было не «колдун», а именно «жрец», «священнослужитель».

Тем более что само слово «колдун» в других славянских языках обнаруживает сродство с делами, далёкими от сельской ворожбы и заговаривания больных зубов: по-хорутански калдовати — приносить жертву, калдованец — жрец, калдовница, калдовнище — жертвенник.

Колесов так прямо и пишет в своей книге «Древняя Русь: наследие в слове»: «Колдун — именование Языческого жреца, приносящего жертвы». Между прочим, привычка смотреть на священнослужителя свергнутой религии как на колдуна не оставила людей и в не столь далёкие времена, в просвещённой Европе.

Тайлор в «Первобытной культуре» сообщает нам, что жители протестантских стран — Германии, Англии — смотрели на католических священников и монахов как на могучих чудодеев, способных помочь там, где свой, протестантский, пастор оказывался бессилен — унять буйство полтергейста, отвадить покойного дядюшку Вилли от вредной привычки выть и скрестись в двери скорбящей родни лунными ночами, усовестить эльфов, повадившихся заводить в трясину коров.

Бедные патеры попросту разделили судьбу, постигшую магов в зороастрийском Иране, друидов — в католической Ирландии, и, надо думать, волхвов в православной Руси.

Продлись Средневековье ещё столетья три, и мы бы сейчас гадали, не является ли римское «патер» — священник — производным от германского «патер» — колдун. И эволюционисты бы в это свято верили! Надо ещё сказать несколько слов о гипотезе «финского» происхождения летописных волхвов, высказанной ещё в начале XX века и с тех пор часто всплывающей в литературе, как сугубо научной, так и популярной.

Оснований у этой теории, собственно, два — согласно «Повести Временных лет» во время богословской беседы с воеводой Янем Вышатичем пленные волхвы рассказали- де ему «миф» о творении мира, очень напоминающий мордовские легенды, записанные в XIX веке.

Нашли также сходства и в обряде, которым два волхва из Ярославля (те самые, взятые в плен Вышатичем) выявляли «прячущих гобино» (так называли магическое благополучие, причину урожая) «лучших жён» с обрядом подготовки к Языческому празднику у той же мордвы. Иногда эти сопоставления даже выдаются за «давно доказанные». На самом деле всё это, что называется, вилами по воде писано.

Начать с того, что летописный рассказ о богословской беседе княжеского воеводы с пленными мятежниками вызывает большие сомнения — с чего бы? В переданных летописцем «речах волхвов» они сначала рассказывают какой-то «миф» с фигурирующим в нём «сотоной», и более всего напоминающий христианский апокриф, отдающий болгарской ересью богомилов. Похожие легенды были известны и в Сербии, и на Украине — в местах, весьма далёких от каких бы то ни было «финно-угров».

Далее, на вопрос воеводы: «Кто ваш Бог», волхвы вдруг заявляют: «Антихрист (который. — Л.П.) сидит в бездне».

Наконец, парой строк спустя, воевода спрашивает: «Что сказали вам Боги?» Так Бог с «сотоной», «Антихрист» из бездны или Боги? Скорее всего, прав был советский историк Тихомиров, утверждавший, что летописец излагал Языческие воззрения «в нарочито карикатурном виде», и обвинявший летопись в «подлоге».

Что до обряда, то тут бы нашим учёным не хвататься за поверхностное «сходство» летописного описания с мордовским обрядом, а изучить вопрос подробнее — есть ли такой обряд у других финских племён, не общавшихся со славянами? Ведь, по меньшей мере, равновероятно и заимствование этого обряда мордвой у славян.

Однако на самом деле, как отметил в «Поэтических воззрениях славян на природу» ещё Афанасьев, не наблюдается и достойного внимания сходства: «Мы, со своей стороны, не усматриваем в этом описаний ничего общего с летописным рассказом: в мордовском обряде укол ножа представляет не более как символическое действие, и самый обряд этот имеет целию собрать припасы для общественного жертвоприношения, какое совершается в благодарность за дарованный Богами урожай. Летопись же говорит о действительном избиении жён, заподозренных в похищении гобина».

Точно так же в болгарской песне герой рассекает тело ведьмы-ламии. Из разрубленного тела тремя реками бегут зерно, вино и мёд, отнятые у людей злодейкой. Сама история о двух волхвах, странствующих от Ярославля к Белоозеру по округам-«погостам» и возвращающих им благополучие-«гобино» путём, рассечения «лучших жён», очень напоминает одну русскую сказку.

В ней поп вместе с превратившимся в другого священника «святым Николой» (православной заменой Волоса, кумир которого стоял в Ярославле) ходит по «царствам», в которых царит «печаль великая» из-за болезни или «беснования» «царевен», и исцеляют последних, рассекая на мелкие части в бане, промывая в котле и, воскрешая к новой жизни.