Их судьба – шпионаж - Игорь Григорьевич Атаманенко

из самолета. Ордер на их арест подписал начальник Главного управления госбезопасности (ГУГБ) НКВД Берия. Он же 13 ноября провел первый допрос «дяди Яши».

Спустя 4 дня Берия в компании своего заместителя Кобулова и будущего министра госбезопасности СССР Абакумова опробовали на Серебрянском «интенсивный метод допроса» — избиение под аккомпанемент вербальных унижений и оскорблений.

Допросы с пытками, прерываемые разными по длительности интервалами, шли (!) 2 года. Всё то время — невероятно! — Серебрянский не только выстоял и не потерял присутствия духа — продолжал работать над «Наставлением для резидента по диверсиям», которое начал составлять еще в Париже.

Вот строки, написанные им 15.10.1939‐го, — через 11 месяцев пребывания в условиях тюремного ада: «Только тот имеет право посылать своих товарищей на опасную для их жизни работу, кто сам готов подвергнуть себя опасности. Ты должен быть счастлив, что партия тебе доверяет такой ответственный участок работы».

…4 октября 1940 года лейтенант госбезопасности Перепелица заверил своей подписью обвинительное заключение, которое гласило:

«Серебрянский Я.И. с 1924 года состоял агентом английской контрразведки, а с 1933 года по день ареста являлся активным участником антисоветского заговора в НКВД и проводил шпионскую работу в пользу Франции».

Аналогичное обвинительное заключение предъявили Полине Натановне.

7 июля 1941года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Серебрянского к расстрелу с конфискацией наград и «другого имущества». Его жена получила 10 лет лагерей «за недоносительство о враждебной деятельности мужа».

На суде Серебрянский вину не признал, заявив, что на предварительном следствии оговорил себя в результате физического и морального воздействия. Суд проигнорировал заявление.

…Из-за вторжения гитлеровских войск на территорию Советского Союза Верховная власть приостановила поиски внутренних врагов и сосредоточилась на отпоре врагу внешнему. Генерал Судоплатов, используя момент, обратился к Берии с просьбой освободить ожидавшего расстрела Серебрянского и его группу.

«Вы уверены, что они нам нужны?» — спросил Берия, одарив собеседника доброй улыбкой инквизитора.

«Абсолютно уверен!»

«Тогда свяжитесь с Кобуловым — пусть освободит».

Решением Президиума Верховного Совета СССР от 9 августа 1941 года Серебрянский и его жена были амнистированы, восстановлены в партии, им вернули награды.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

За успехи в организации диверсионно-разведывательной работы в тылу врага в период ВОВ Серебрянского наградили вторым орденом Ленина, вторым орденом Красного Знамени, медалью «Партизану Отечественной войны» 1‐й степени.

В 1946 году министром госбезопасности СССР стал генерал-полковник В.И. Абакумов, который в предвоенные годы участвовал в допросах разведчика и лично избивал его. Опасаясь вновь оказаться в лапах сановного держиморды, Серебрянский подал рапорт об отставке по «состоянию здоровья».

Яков Исаакович окунулся в спокойную жизнь отставника, однако, подобно старому коню пожарной службы, откликнулся на сигнальный колокол — на призыв генерала Судоплатова послужить еще органам госбезопасности. И в мае 1953‐го вернулся к работе в 9‐м отделе МВД СССР в должности оперативного сотрудника 1‐й категории.

…В июле 1953 года, после ареста Берии, хрущёвский театр абсурда открыл новый сезон трагикомичных постановок.

8 октября решением Генерального прокурора СССР «за тяжкие преступления против КПСС и государства» Якова Исааковича арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму.

Доказательств его причастности к «заговору Берии» следствие не нашло. Тогда было реанимировано фальшивое дело 1938 года, а решение Президиума ВС СССР от 9 августа 1941года отменено. Допросы Серебрянского, хотя и без рукоприкладства, возобновились.

30 марта 1956 года, после почти (!) трех лет моральных истязаний в Бутырской тюрьме, без вины виноватый Яков Исаакович Серебрянский на очередном допросе у следователя Военной прокуратуры СССР генерал-майора Цареградского скончался от сердечного приступа.

…В 1971 году по указанию Ю.В. Андропова проведено дополнительное расследование дела Серебрянского.

Военной коллегией Верховного суда СССР приговор от 7 июля 1941 года отменен за отсутствием состава преступления, а еще через неделю прекращено дело 1953 года.

Четверть века спустя, 22 апреля 1996 года, Указом президента РФ Серебрянский посмертно реабилитирован и восстановлен в правах на изъятые при аресте награды.

Глава вторая

Вербовка «дуплетом»

Послушница девичьего монастыря в пятнадцать лет сбежала в балаган, в шестнадцать — в кафешантан, пела купцам в трактирах, а Государю — в Царском Селе.

До Первой мировой войны газеты трех империй — России, Германии, Австро-Венгрии — взахлёб писали о ней, называя «розой в молоке». В 1920–1930‐е годы ей рукоплескали в Западной и Восточной Европе, в Соединенных Штатах.

Ей платили баснословные гонорары, на концертах к ее ногам летели цветы и драгоценности, ее лик писал Константин Коровин, а скульптор Сергей Коненков создал ее прижизненный бюст из белого мрамора.

В друзьях у нее были Николай II с царицей и великие князья, Константин Станиславский и Леонид Собинов, Федор Шаляпин и Сергей Есенин.

Она была способна безумно любить: за одним своим любимым умчалась на фронт, ради другого возлюбленного занялась шпионским промыслом и погибла.

Ее путь — сюжет для авантюрного романа или голливудского блокбастера, а жизнь ее — история Золушки, чьей доброй феей была русская народная песня.

БЕГСТВО ОТ ДОМОСТРОЯ

Надежда Плевицкая (в девичестве Винникова) родилась 17 января 1884 года в деревне Винниково Курской губернии в богобоязненной крестьянской семье.

В автобиографической книге «Дёжкин карагод» («Надеждин хоровод»), изданной в Берлине в 1925 году, Плевицкая вспоминала о своем детстве:

«Семеро было нас: отец, мать, брат да четыре сестры. Всех детей у родителей было двенадцать, я родилась двенадцатой и последней, а осталось нас пятеро, прочие волей Божьей померли.

Жили мы дружно, и слово родителей было для нас законом. Если же, не дай Бог, кто “закон” осмелится обойти, то было и наказание: из кучи дров выбиралась отцом-матерью палка потолще со словами: “Отваляю по чем ни попало!”

Петь я начала с малолетства, подражая старшей сестре Татьяне, и пением моим заслушивались селяне».

Со смертью отца семья познала нищету. Чтобы заработать на кусок хлеба, Дёжка подалась в поденщицы: обстирывала селян, но и это не спасло от голода, и мать отдала ее в девичий монастырь.

Долго она там не задержалась — сбежала в Киев и оказалась в балагане. После испытания Дёжку приняли ученицей в хор под управлением Александры Липкиной с жалованьем восемнадцать рублей в месяц на всём готовом.

Из воспоминаний Надежды Плевицкой:

«Я теперь вижу, что лукавая жизнь угораздила меня прыгать необычно: из деревни в монастырь, из монастыря в балаган. Когда шла в монастырь, желала правды чистой, но почуяла там, что совершенной чистоты-правды нет! Душа взбунтовалась и кинулась прочь.

Балаган сверкнул внезапным блеском, и почуяла душа правду иную, высшую правду — красоту, пусть маленькую, неказистую, убогую, но для меня новую и