Эльфийский бык - Екатерина Лесина

злит это вот, собственное, бессилие. Беспомощность. А еще маги. Пусть даже они тут и не при чем, но все одно бесят.

— Марусь, а Марусь, — Таська выползла на лавочку через час после Семенова отъезда.

И вырядилась же.

Сарафан вон достала, никак бабкин. Рубаху.

Душегрею атласную.

Венец на голову возложила, бисером расшитый. Косу заплела. Узорочье нацепила в три ряда.

— Красавица, — честно сказала Маруся и вытерла ладони о джинсы.

Таська фыркнула.

— Семак хочешь?

— Нет.

— И зря, — она аккуратно расправила шелковое полотнище сарафана, расшитого золотой канителью и камушками. — Вкусные…

— Ты чего вырядилась?

— Так… маги же ж… столичные, — Таська даже зажмурилась, предвкушая.

— Вот именно, что столичные, — Аленка переодеваться не стала. Только кепку с левой стороны на правую сдвинула. И умылась, похоже… или нет?

В сумерках видать было не слишком хорошо.

Она протянула руку, в которую Таська отсыпала тыквенных семечек. В животе у Маруси заурчало, напоминая, что обед был давно, а с ужином у нее не сложилось как-то. В этой жизни у Маруси постоянно с едой не складывается, то на обед времени нет, то на ужин. То в принципе…

— Мне и подумалось, что удивить их надо… платья там или джинсы они, небось, всякие видывали… — Таська погладила золотой завиток.

— И ты напялила сарафан?

— Ты ж сама сказала, что среди них культуролог… — Таська пожала плечами. — Вот… явлю ему культуру во всей красе. Вдруг впечатлится?

— Замуж собралась?

— А хоть бы и так… вот ты думала, Ален, что дальше будет?

— Нет, — Аленка семечки давила пальцами, ссыпая шелуху в карман. А зерна кидала в рот. — Только знаю, что пирог есть, да не про нашу честь…

— Ну да, тебе хорошо… у тебя братья…

— Ага, братья, — буркнула Аленка. — Вон… вчера опять… Степка притащил своего приятеля. В мужья. Они ж, если чего, сразу в мужья…

— И дальше чего?

— Дальше Семка возмутился, чего это Степкин друг мне в мужья годится, а Семкин — нет, а там и Славка с Серегой подтянулись. Сперва кричали час, потом, утомившись, за стол сели, налили… пара стопок и забыли про меня все. Потом вспомнили, наново спорить начали, и так, что мало мордобойничать не полезли. Дружок Степкин, не будь дураком, хотел свалить втихаря. А они заорали, что испытать надо… ну и взялся меня из хаты нести.

— И как? — осведомилась Таська с немалым интересом.

— Как, как… как всегда. На третьем шаге со мною и грохнулся. Семен ржать начал. Славка говорить, что так-то меня никогда замуж не выдадут, и вообще… другу налили в утешение, но тот, кажется, и так рад был… потом батя пришел и всех разогнал. А что у меня теперь пара новых синяков, так это сама виновата.

— Мда, — только и нашлась, что сказать Маруся.

Замуж ей не хотелось. Ни за купца первой гильдии Свириденко, ни в принципе. Хотя, руку на сердце положа, кроме Свириденко желающих не было.

— Везет тебе… — Таська зажмурилась. — Меня бы кто посватал…

— И что? Пошла бы?

— Это смотря кто бы посватал, — Таська поправила венчик. — Но пока вообще никто… ну, кроме Свириденко. Но я столько не выпью.

— Он же ж к Марусе сватался?

— И ко мне. Вообще, представляешь, заявил, что ему все едино… ну раз едино, так едино. Тоже отказала, чтоб не выбиваться, — Таська щелкнула семечку. — А с другой стороны порой вот думаю… годы-то идут…

Маруся фыркнула, с трудом смех сдерживая.

— И что остается? Средь окрестных никто не рискнет со Свириденко связываться. Уехать? Куда? И как… и вовсе… понимаешь, неможно нам уезжать. Вот и остается-то…

Аленка переносицу почесала, ибо проблема была знакома и даже близка. И Маруся подавила вздох. Мелькнула мыслишка, что, возможно, они и подружились именно потому, что проблемы-то, хоть и разные в частностях, но в глобальности своей донельзя похожие.

— А хочешь, — предложила Аленка. — Я намекну Степке, что ты замуж хочешь, а жениха нету? И Семке… и Славке с Серегой тоже. Хотя эти сами прознают.

Таська вздрогнула и семечки просыпала.

— Пусть они у тебя под окнами мордобои устраивают и песни орут. Я хоть высплюсь.

— Н-не надо!

— Ну смотри… они-то так, дурноватые, но неплохие же ж. И силы им досталось изрядно. Выдюжат, небось. Так что, если кого вдруг выберешь, то скажи только… или если не выберешь, но в принципе породниться не против, так они живо и с радостью…

От ответа Таську избавил характерный грохот мотора.

Луч света распорол темноту, скользнул по окнам ближайшей хаты, чтобы переползти на забор. А там уже и трактор показался. Старенький, надежный и ходкий, он медленно выползал на пригорок, вытягивая за собой темную гору машины.

— Сема! — Аленка замахала рукой. — Слушай… а может, и вправду встречу подготовить надо было? Хлеб и соль… Марусь?

Маруся сунула руку в карман, в котором обнаружилась горбушка, слегка помятая, подсохшая, но соленая. Яшка такую любил.

— Сойдет?

— Издеваешься? — Аленка покачала головой. — Ладно, погодь, я сейчас…

И растворилась в темноте.

Таська ссыпала семечки в кулек, который положила на лавку. А с нее взяла рушник.

— А про хлеб я как-то и подзабыла… слушай, как думаешь, какие они из себя?

Грязные.

Причем покрытые грязью равномерно, будто нарочно в ней извалялись. Хотя, кто этих, столичных, на самом-то деле знает?

Сперва застыл трактор.

Содрогнулся.

Выдохнул из трубы темное облачко дыму. Завоняло соляркой. А из кабины вылез донельзя довольный Семен.

— За Конюхами аккурат и сели! — громко возвестил он, вытирая широкие руки тряпкой. Тогда еще подумалочь, что и Семен крепко изгваздался. — Там, помнишь, ямина была? Так её еще больше размыло! И лужа! Марусь, там не лужа — акиян целый! От и сели…

Маруся молча разглядывала «Уазик» заляпанный грязью по самую крышу. Грязь застыла кусками и наплывами, в свете фонаря гляделась она темной, что кора или кожа, отчего и несчастный «Уазик» походил на древнее чудище.

— И так, что еле выдернул! От честно! Хлопцы, вылазьте… — Семкин кулак ударил в бок бусика.

— Фух, — Аленка вышла из тени с половинкой хлеба и стаканом соли. — Нашла… чего? На, тебе встречать, раз уж вырядилась…