Рецепт капучино для долго и счастливо - Валентина Вендельская

Его ужин немного отличался — стейк вместо курицы, и меньше овощей.

— Драконы могут быть особенными, — сказал Сирил и усмехнулся, как будто в этом была какая-то шутка, понятная только ему одному, — но все еще остаются немного зверями.

Возможно, в этом и правда была своя ирония, что существа, живущие тысячелетиями, не способы избавиться от тяги к чему-то животному. Было ли в этом какое-то своеобразное равновесие, сложно сказать.

Злата узнавала новое о драконах фрагментами.

На следующий день она увидела Сирила трижды за пару часов. Точнее, она умудрилась пройти мимо него трижды.

Злата бродила по замку без особой цели, из чистого любопытства засовывая нос в каждую комнату, доступную ей. Сирил сидел в одной из гостиных все с той же убийственно-огромной книгой, а Злата проходила через нее. Снова и снова, а Сирил все еще был в ней.

Сначала Злата в своих бессистемных и совершенно случайных поисках наткнулась на помещение, напоминающее мастерскую немного безумного — или особо вдохновенного — художника. И в ней царил ужасающий бардак: повсюду стояли картины, лежали краски, какие-то случайные предметы, которые, вероятно, рисовали.

Мольберт, накрытый темной тканью, стоял чуть в стороне у окна. Рядом с ним — стул, на котором будто кто-то должен был сидеть и позировать, на фоне тех самых прекрасных заснеженных гор и тяжелых зеленовато-голубых штор с простым белым волнообразным узором.

Злата заметила, что под этой тканью спрятана картина, и раз уж ее никто из фей не остановил и Сирила поблизости не наблюдалось, то она рискнула посмотреть. Запреты же не нарушены.

Картина не закончена, но среди ярких линий наброска угадывается тонкий женский портрет. Легкие, элегантные черты, прямой нос и уверенный, даже немного дерзкий изгиб вишневых губ. Красно-оранжевая краска там, где должны виться локоны, золото вместо глаз. Злата уверена — если бы портрет закончили, то женщина бы сразила ее одним только взглядом ярких глаз.

Но сейчас — это лишь фрагменты кого-то важного, крошечные детали, застывшие во времени. Нерисса, может быть? Если там действительно она, то получается, что Сирил умеет рисовать? Она вдруг почувствовала себя странно чужой и лишней, поэтому осторожно закрыла обратно тканью оставленный этот фрагмент прошлого и отправилась дальше.

Злата спросила Сирила, когда прошла мимо во второй раз за этот час или два. Она даже не сразу заметила, что он сменил диван, сидя уже на другом, но решила не комментировать.

— Я нашла… художественную мастерскую, вроде бы, — сказала она. — Ты рисуешь?

Сирил опустил книгу пониже и вскинул брови, как будто его удивил сам вопрос, но покачал головой.

— Совсем немного, — ответил он. — Это отцовская.

Значит, это был его отец… И тогда вряд ли на портрете изображена Нерисса, по крайней мере, Злата в этом очень-очень сильно сомневалась. Она сидела, наверное, еще минуту или две, задумчиво глядя на руки Сирила, прежде чем нашла в себе смелость узнать о неоконченной картине.

Это походило на вторжение на слишком личную территорию. Они только-только перешли на «ты», еще рано.

— На нем мама. Отец не успел закончить, как она… — секундная пауза, — умерла.

Злата спрятала все мысли об этой короткой заминке на самом краю разума, не желая думать о чем-то слишком грустном, и позволила себе безмерно удивиться. Отчасти самой мысли о его родителях, следов которых она не видела ранее, но больше тому, насколько Сирил не похож на свою мать. Может, и в чертах — этой элегантности и неуловимой грации — есть и что-то общее, но цвета!

Сирил — это лед и снег, как принц из далекой холодной страны, в которой не бывает лета, тогда как женщина на портрете буквально источала пламя, пряча огненный темперамент за дерзкой улыбкой.

Сирил только улыбнулся.

— У мамы была любимая присказка, — сказала он, задумчиво постукивая по обложке книги пальцами. — Не зли дракона — ты горючий.

И усмехнулся, пока Злата прикрывала рот ладонью, чтобы не рассмеяться в голос. Действительно. Это звучало как самая ужасная и самая прекрасная присказка, которую только может сказать мать своему сыну и повторять снова и снова.

Конечно, сжечь дыханием Сирил никого не может, только заморозить, но магия огня точно должна быть, так что… кто знает.

Злата вернулась в эту же гостиную снова, наверное, еще через час, потому что не нашла ничего слишком уж интересного. Дошла до библиотеки, постояла у двери, подумала о фолианте, который читал Сирил уже второй день, и направилась обратно.

Он сменил место. Снова.

Она попыталась понять логику сама, безо всяких глупых и лишних вопросов, пока не обратила внимания, что мягкий солнечный свет падал прямо на тот диванчик, где Сирил и устроился снова.

И солнце всегда светило на него, танцуя солнечными зайчиками по страницам, заставляя его волосы светиться больше золотом, чем серебром.

Он двигался… вслед за солнцем. Как самый обыкновенный домашний — или не обязательно домашний — кот. Он… ведь понимал, что делал, верно?

Злата не знала, как Сирил на нее посмотрел и посмотрел ли, когда она выскочила из гостиной, едва ли пробыв там минуту, но она просто не могла там оставаться. Вовсе не потому, что в странной привычке — или как это еще можно назвать? — Сирила есть что-то ужасное, наоборот.

Она выбежала, чтобы броситься за угол и, наконец, позволить себе рассмеяться, не закрывая рот рукой и не скрывая своего веселья. Может, он бы и не обиделся, но Злате совершенно не хотелось объяснять, что же в этом всем такого смешного.