Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн

– Ты в безопасности, Лиза.

Словно ангел, сошедший с небес, к нам подошел офицер полиции. Я свистнул Марли и крикнул:

– Все хорошо, малыш. Это свой.

Услышав мой свист, пес вышел из состояния ступора. Мой туповатый добродушный пес теперь бегал вокруг нас кругами, пыхтел и пытался всех обнюхать. Какой бы древний инстинкт ни дремал в недрах его сознания, он снова вернулся в привычное состояние. Вскоре прибыли новые полицейские, а потом приехала «Скорая», и санитары принесли носилки и бинты. Я отошел в сторону, сообщил полиции все, что знал, и отправился домой. Марли бежал впереди.

На крыльце меня встретила Дженни, и мы вместе постояли у окна, наблюдая за финалом уличной драмы. Наш район стал напоминать декорации к полицейскому сериалу. В окнах мелькали проблески красных мигалок. Полицейский вертолет завис над проезжей частью, освещая прожектором задние дворики и аллеи. Полиция организовала посты на дороге и начала прочесывать район. Ее усилия оказались тщетными, того субъекта так и не нашли, а мы не узнали, что его заставило напасть на жертву. Соседи, которые преследовали бандита в ту ночь, позже рассказывали мне, что им не удалось даже заметить его, не говоря уже о том, чтобы догнать. В конце концов мы с Дженни легли в постель, но еще долго не могли уснуть.

– Ты можешь гордиться Марли, – сказал я. – Это было довольно странно. Он каким-то образом понял всю серьезность положения. Видимо, почувствовал опасность и совершенно преобразился.

– А что я тебе говорила, – ответила она. Да, так все и было.

Пока вертолет с шумом патрулировал улицу, Дженни повернулась на бок и, прежде чем заснуть, добавила:

– Еще одна «веселая» ночка в нашем квартале. – Я опустил руку вниз и погладил Марли, лежавшего рядом на полу.

– Сегодня ты вел себя правильно, большой пес, – шептал я, почесывая его за ухом. – Сегодня ты заработал свой ужин. – Положил руку ему на спину и заснул.

* * *

О разгуле преступности в Южной Флориде говорил тот факт, что о нападении на девочку-подростка, спокойно сидевшую в машине перед своим домом, написали всего шесть предложений в утреннем выпуске газеты Sun-Sentinel. Сообщение о преступлении вышло под заголовком «Мужчина напал на девочку» в разделе «Коротко о разном» на третьей странице.

В заметке ничего не было сказано про меня, Марли и тех парней, которые полуголыми бросились в погоню за преступником. Там не упоминалась и наша соседка Барри, которая преследовала подонка на своей машине. И обо всех соседях, которые включили свет на верандах и позвонили 911, тоже не сказано ни слова. Драма, разыгравшаяся в нашем районе, показалась властям незначительным происшествием в хронике жестоких преступлений криминального мира Южной Флориды. Никто не погиб, нет заложников – значит, все в порядке.

Нож преступника задел легкие Лизы. Пять дней она провела в больнице и еще несколько недель находилась дома. Ее мама рассказывала соседям о состоянии дочери, но девочка не выходила из дома, поэтому ее никто не видел.

Меня беспокоили последствия психической травмы, которые могли остаться у нее после нападения. Сможет ли она в будущем комфортно чувствовать себя, покинув прочные стены своего дома? Наши жизни пересеклись всего на три минуты, а я уже чувствовал ответственность за нее, словно брат за младшую сестренку. У меня не было желания нарушать ее уединение, однако хотелось увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке.

Однажды в субботу, когда я мыл машину на подъездной дорожке, а привязанный Марли сидел возле меня, случайно поднял взгляд и увидел ее. Она была красивее, чем мне тогда показалось. Загорелая, сильная, подтянутая – то есть окрепшая. Она улыбнулась и спросила:

– Помните меня?

– Так-так, – сказал я, делая вид, что пытаюсь вспомнить. – Вроде бы мы встречались раньше, но где? Случайно, не ты на концерте Тома Петти[14] все время ерзала, перекрывая мне обзор?

Она засмеялась, и тогда я спросил:

– Как твои дела, Лиза?

– Все хорошо, – ответила она. – Я почти поправилась.

– Выглядишь великолепно, – похвалил я. – Намного лучше, чем при последней нашей встрече.

– Да уж! – усмехнулась она, опустив глаза. – Ну и ночка выдалась.

– Ну и ночка, – повторил я.

На этом мы закрыли тему. Она рассказала мне о больнице, врачах, следователе, записавшем ее показания, о бесконечных корзинках с фруктами, которые ей приносили в больницу, о том, как тоскливо было сидеть дома столько времени. Она избегала упоминать о нападении, как и я. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать.

В тот вечер Лиза задержалась у нас: бегала по саду, пока я собирал собачьи кучки, играла с Марли, перекидываясь со мной короткими фразами. Я чувствовал, что ей хочется мне что-то сказать, но ей было трудно на это решиться. Ей было всего семнадцать, я и не ждал, что она найдет нужные слова. Наши жизни пересеклись неожиданно – как два незнакомца, которых свела жизнь в результате бессмысленного насилия. У нас не было времени для обычных условностей или для выяснения отношений. Тогда наши сердца бились в унисон, и драма объединила нас – папашу в семейных трусах и девочку в блузке, пропитанной кровью. Мы крепко держались друг за друга в надежде на лучшее. И сейчас между нами возникла внутренняя близость. А как иначе? Но появилась и растерянность, и некоторое смущение, потому что в тот момент мы забыли о дистанции в общении. Слова стали ненужными. Я знал, что она благодарна мне за мое участие в ее судьбе; знал, что она оценила мои попытки поддержать ее. Она понимала: в глубине души я за нее переживал и желал ей добра. Той ночью нас объединяло нечто особенное. Это был один из тех быстротечных проблесков чистоты, которые затмевают все прочее в жизни, и его мы оба забудем еще не скоро.

– Я рад, что ты заглянула, – сказал я.

– Я тоже рада, – ответила Лиза.

У меня осталось приятное впечатление об этой девочке. Она была сильной и решительной. Думаю, ей многое будет по плечу. По прошествии лет я узнал, что она сделала карьеру телеведущей, и понял, что не ошибся в ней.

Сквозь завесу сна я постепенно осознавал, что кто-то зовет меня.

– Джон, Джон, проснись, – это Дженни тормошила меня. – Джон, мне кажется, что ребенок уже выходит.

Я приподнялся на кровати и протер глаза. Дженни лежала на своей половине, прижав колени к животу.

– Ребенок что?..

– У меня начались сильные схватки. Я уже некоторое время пытаюсь регулировать их. Нужно позвонить доктору Шерману.

Я окончательно проснулся. Начинаются роды? Я с ума сходил от ожидания нашего второго ребенка, мальчика, как показало УЗИ. Однако время было совершенно неподходящим. Шла всего лишь двадцать первая неделя беременности – закончилась первая половина 40-недельного срока. В книгах, посвященных беременности, имелись фото высокого разрешения, наглядно показывавшие рост плода каждую неделю. Всего несколько дней назад мы, читая одно такое пособие, рассматривали снимки зародыша на двадцать первой неделе и удивлялись тому, как растет ребенок. На двадцать первой неделе развития плод умещается на ладони и весит менее 500 граммов. Его глаза еще закрыты, пальчики похожи на маленькие хрупкие прутики, а легкие развиты недостаточно для того, чтобы поглощать из воздуха кислород. Едва ли на этом сроке плод жизнеспособен. Его шанс выжить вне матки без последующих серьезных проблем со здоровьем ничтожно мал. Не зря же он должен развиваться в материнской утробе долгих девять месяцев. На двадцать первой неделе риск невероятно велик.