Цитадель: дочь света - Марианна Красовская

дипломата и русской эмигрантки, была необычной женщиной. Тоненькая, гибкая, черноглазая, с удивительной энергией, потрясающе талантливая художница. Они познакомились на какой-то выставке в Болгарии. Марина жила в Париже, Павел тогда еще учился в Питере, в архитектурном. Их роман был похож на сказку, Марина через своего отца добилась, чтобы Павлу дали французское гражданство, устроила по обмену в лучшее архитектурное училище во Франции. Можно сказать, Марина сломала систему. Пока они общались на расстоянии, все было отлично – оба молоды, горячи, хороши собой, безумно влюблены. Но только они поженились, как начались проблемы. Павел был безумно ревнив, да и Марина ему не уступала. И однажды в ссоре Павла занесло. Он напился, разгромил квартиру, наговорил Марине ужасных вещей, пытался задушить её шарфом. Марину спасли соседи.

Признаться, мы с Никой, знающие про его взрывной характер, ожидали, что это случится раньше. Он продержался очень долго – больше года.

Марина его любила, но простить не смогла. Вроде бы они и помирились, и она забеременела, и Павел сидел на психотропных, но – простить не смогла. Они разошлись тихо и мирно. Павел потом два года пил, был абсолютно невменяем, не видел ни рождения сына, ни его первых шагов. А когда попытался – Марина все припомнила, и через суд ему установили ограничение – раз в год на один день в присутствие матери. Павел не особо переживал – ему нужна была Марина, а не ребенок.

Со второй женой Павла повторилась та же история, только в укороченном варианте. Свадьба, скандал, развод. Правда, там Паша, кажется, схватил то ли кочергу, то ли биту. До применения не дошло – дама быстро бегала. От второй жены Павел, кажется, откупался до последнего времени – платил алименты. Понятно же, что от Мари он теперь бегал как от огня.

Спать мне не хотелось, и я пошла к матери раненого юноши и предложила посидеть с ним, пока она хоть немного отдохнет. Все же у неё еще семеро деток. И как она справляется? В наше время один – уже обуза, два – крутят пальцем у виска, ну а больше – пиши пропало. А тут трое старших сыновей, и еще трое девчонок, и младшему мальчику нет и пяти.

Раненый мальчик спал, чуть вздрагивая, мать его спала рядом, иногда приподнимая голову, а я тихо сидела, изредка вставая и поправляя костер. Два воина, стоявших, а точнее сидевших на страже, бесшумно поднимались по очереди и обходили стан, кивая мне. Всю нечисть они уже стащили в кучу поодаль. Утром сожгут.

Мальчик, такой юный, такой свежий, пробудил во мне воспоминания о прошлой жизни. Как быстро то, что казалось правильным или интересным, покрылось дымкой и кануло в забвение! Я когда-то не могла обойтись без горячей воды и электричества, а ортопедический матрас был мне жизненно необходим. Я жила в одиночестве в лесу, а сейчас меня трясет об одной только мысли об этом. А мои дети, дело всей жизни? Какой жизни? Пустой, скучной, серой…

А мальчик хороший, светлый. Мне такие почти не встречались. Ко мне все больше этаких хищных и зубастых приводили, со сверкающими глазами и злобной ухмылкой. Я зубастых больше люблю. Они, когда к свету меняются, непременно яркими звездочками будут. Закон сохранения энергии – никуда его сила не денется, только изменит направление.

Что же за мир у нас такой, что за страна – если вот таких как этот, изначально сильных и чистых, почти не бывает? Ладно, буду считать, что у меня специфика работы такая. Были и богатыри на Руси, были и герои. Только вот улицы Ильи Муромца я что-то не встречала, все больше Павликов Морозовых почему-то. Хотя война много народу наизнанку вывернула. Война посильнее моих уроков будет. Тут черноте не место, не научишься работать в команде, не научишься жертвовать собой – и пропадешь не ты один, вся страна. Сильные бури рождают сильных людей. Это во время затиший тараканы выползают, им в полутьме да сытости хорошо. А попробуй яркий свет да пылесос – и нет ни одного. Хотя вот кризис 90-х почему-то одних упырей породил. Бандитская Россия! А в советском союзе быть ученым было почетно! Не так почетно, конечно, как завскладом.

В этом мире Бог ближе. То ли изначально, то ли потому, что люди сами к Нему стремятся. Наверное, и у нас в войну молились…

Юноша открыл глаза (голубые-голубые), разлепил растрескавшиеся губы, попытался что-то сказать. Я дала ему воды из маленького чайничка с носиком, специально, чтобы поить раненых.

– Не бойся, – сказала я ему. – Аарон тебе поможет. Жить будешь. А мама твоя рядом, спит. Не будем её будить.

Юноша успокоился, прикрыл глаза.

Мне сорок семь лет! У меня тоже мог бы быть такой сын. Я тихонько пела ему колыбельные из русских мультфильмов… Ложкой снег мешая, ночь идет большая… Засыпай и ты, малыш…

На рассвете всегда холодно. Небо розовеет, потом желтеет. В лагере тишина, все спят очень тихо, не храпят, не сопят. Мертвое царство!

У юноши, мне кажется, жар. Кладу руку на лоб – весь пылает. Надо будить Аарона. Ничего, в дороге выспится. Эльф недоволен, бурчит что-то под нос на своем эльфийском, но я безжалостна. Очень интересно наблюдать, как Аарон исцеляет. Он положил руки на лоб мальчика, закрыл глаза, окаменел. Только губы шевелятся. Разговаривает со своим Богом. Интересно, что он ему говорит? Спорит, доказывает? Смиренно просит?

Почти против своей воли, завороженная его неподвижностью, я медленно протягиваю дрожащие руки, кончиками пальцев касаюсь лица раненого, закрываю глаза. Господи!.. Сила ли молитва? Отвечают ли мне? Слышат ли меня?

Как могут люди говорить Богу «ты»? Это невероятно кощунственно. Но как назвать того, кто проникает внутрь тебя, кто наполняет тебя, становится твоим дыханием, твоей кровью, твоими костями? Не на «вы» же. Видимо, здесь особое «Ты», с заглавной буквы. Теперь я понимаю, зачем в русском языке был звательный падеж. Господи!..

С одной стороны я чувствую себя полной дурой. На глазах у всех я стояла на коленях и разговаривала с невидимым. Но это спокойствие, этот мир в душе, эта красота вокруг – они настоящие! В России бы надо мной смеялись и тыкали пальцами. Здесь это в порядке вещей. Не буду думать об этом. Я подумаю над этим завтра. Или послезавтра. Или никогда.

Аарон смеется. Юноша сидит, растирая руки. Все вокруг еще спят. Странно, мне казалось, что прошла, по меньшей мере, вечность.

– Знаешь, Аарон, надо этому мальчику карьеру строить. Не знаю,