Ярость Антея - Роман Глушков

Вдобавок ко всему Mantus sapiens затягивала улицы подобно пороховому дыму. Она поднималась над городом ровной густой пеленой, как туман над гладью озера в безветренное утро. Или, вернее, это город погружался в белую субстанцию, исчезая в ней, словно гигантский мираж. Над ее покровом остались торчать лишь верхушки самых высоких небоскребов, так называемых «стоэтажников». Их в Новосибирске и прежде можно было пересчитать по пальцам, а после нынешнего катаклизма – уже по пальцам одной руки. Три из этих высоток рухнут в течение последующих двух месяцев, еще одна – за неделю до моей выписки из клиники. В день, когда я спустился – а, точнее, упал, – в «Кальдеру», над туманной пеленой маячил лишь шпиль штаб-квартиры сибирского филиала топливного концерна «Гидрогениум». Самый старый из местных небоскребов, как выяснилось, оказался на поверку и самым устойчивым.

Миновал час, и панораму раскинувшегося перед Верниковским города сменила другая – та, какую я увидел лишь три месяца спустя с берега «Кальдеры». Телевизионщики транслировали в прямом эфире репортаж за репортажем, которым предстояло уже завтра войти в анналы мировой документалистики. Самым впечатляющим из свежих видеороликов был тот, что засвидетельствовал образование водопада, который стал отныне величайшим водопадом планеты. За оседающей вместе с тектонической плитой Обской ГЭС постепенно росла и ширилась циклопическая стена воды. Через пятнадцать минут она падала на дамбу со стометрового отвесного склона, а к моменту, когда землетрясение прекратилось, ревущие воды Оби, должно быть, уже разрушили плотину до основания. Так это на самом деле или нет, мешал рассмотреть туманный покров.

Поначалу таких огромных водопадов было два. Но через несколько дней, когда уровень воды в отрезанной от истоков Оби понизился, северный водопад иссяк. Впрочем, на фоне иных происходящих здесь метаморфоз речные выглядели чуть ли не обыденным явлением…

Последняя глава славной летописи города Новосибирска завершилась весьма трагично. Но точка в его истории еще не была поставлена. Изуродованный и превратившийся в гигантскую аномалию город продолжал жить, пусть даже жизнь в нем приобрела совершенно диковинные формы…

Возможно, кто-то другой обрадовался бы такой выписке из психушки, какой удостоился я. Мне же от этой свободы хочется лить горючие слезы. Наилучший путь к отступлению отрезан. Отныне я словно плыву по течению быстрой извилистой реки, которая может вынести меня куда угодно. Но сейчас я переживаю вовсе не об этом. Все мои силы уходят на то, чтобы не дать себе утонуть в бурном потоке кипящих вокруг событий. Лишь барахтаясь как ошалелый, я имею шанс доплыть до спасительного берега. А когда выберусь на сушу и переведу дух, тогда и решу, в какую сторону идти дальше, раз уж назад дороги, судя по всему, теперь нет.

Сравнение самого себя с пловцом-экстремалом приходит мне на ум отнюдь не случайно. Когда я вижу, что за чудовище перевалило через железнодорожную насыпь, то и впрямь чуть было не бросаюсь с перепугу в холодные воды Ини и не пускаюсь вплавь к противоположному берегу. Хорошо, хоть Скептик не теряется и быстро наставляет паникера-брата на верный путь.

– Не туда, идиот! – одергивает меня братец, едва смекнув, что я вздумал искупаться. – Быстро чеши на мост, дурья твоя башка! Долбаный акромегал догонит тебя и в реке, и на мосту, но так хотя бы останешься сухим!..

Кибермодуль-акромегал, что гонится за мной тяжелой поступью, относится к тем гигантским промышленным роботам, которые передвигаются не на колесном или гусеничном шасси, а на шести высоких коленчатых конечностях. Подобная техника обычно используется на карьерах, лесозаготовках, сплавах или болотах. Наш стальной паучище, очевидно, принадлежит к технопарку находившихся в Первомайке стрелочного или электровозного заводов. Их производственные корпуса возвышаются по ту сторону железнодорожной насыпи, у стены «Кальдеры»; разлом прошел точно по территориям этих промышленных предприятий.

Чем прежде занимался этот акромегал – грузил рельсы или ворочал детали электровозов, – я понятия не имею. Передняя часть сигарообразного корпуса робота измята – надо полагать, он таранит все, что преграждает ему путь. А шесть таких же побитых, но вполне подвижных лап громыхают по аллее, с треском ломая попадающие под них березки и липы. Высота кибермодуля на вытянутых конечностях достигает седьмого или восьмого этажа, а длина корпуса сравнима с двумя сцепленными железнодорожными цистернами. Поэтому мне и в голову не приходит палить по монстру из автомата или подствольного гранатомета. Драпать со всех ног к мосту, а с него – на тот берег, – вот такой незамысловатый у меня план войны с разгулявшимся акромегалом.

На другой стороне Ини возвышается гряда каменистых холмов, прорезанная искусственным ущельем рельсовой магистрали, идущей к центру Новосибирска. Если кибермодуля задержит река – по мосту чересчур громоздкой махине не пройти, – я постараюсь взбежать от него на береговой склон. Он довольно крут, но не настолько, чтобы по нему нельзя карабкаться. А вот обутые в резиновые накладки конечности этого робота приспособлены для ходьбы лишь по ровным поверхностям, типа заводских площадок или городских улиц. Так что на склоне я удвою свои шансы оторваться от погони. А учитывая, что после форсирования реки лапы гиганта будут заляпаны скользким илом, возможно, мои ставки на победу поднимутся еще выше.

Бежать навстречу акромегалу, надеясь прошмыгнуть у него под брюхом, я не рискую. Враг лишь кажется неповоротливым, а на деле может изловчиться и отфутболить меня ножищей куда угодно. Или растоптать, как растоптал бы я, к примеру, ядовитый гриб. Приходится поступить не столь отважно: юркнуть в ближайшую подворотню, что ведет из одного двора-каньона в другой. С ходу протаранить двадцатиэтажку у кибермодуля не выйдет. Поэтому если я потороплюсь, то успею проскочить арку до того, как она обвалится.

Акромегал засекает мой маневр и рвется за мной, будто разъяренный пес, – за отскочившей от него жертвой. Удар стальной громадины о стену дома я не столько слышу, сколько чувствую, когда из-под низких сводов арки на голову сыплются куски штукатурки, а по дрогнувшим стенам пробегают трещины. Вслед за мной в подворотню врывается облако едкой пыли – не иначе, робот обвалил изрядный фрагмент фасада. Но, как и предполагалось, дом выстоял и не похоронил меня под курганом обломков.

Второй, более мощный удар кибермодуль наносит, когда я уже выскакиваю из подворотни в соседний двор, однотипный с предыдущим «каньоном». Арка опять-таки не обваливается, но, замешкайся я у здания хотя бы на мгновение, меня засыпало бы битыми стеклами, дождем хлынувшими из окон всех двадцати этажей. Я выбегаю на середину двора и сломя голову бросаюсь к ведущей на мост насыпи. Если подфартит, мне удастся взобраться на нее до того, как гигант раздолбит удерживающую его преграду.

Расчет оказывается верен. С четвертого удара враг пробивает-таки брешь в растянувшемся вдоль берега многоэтажном жилом комплексе. Стена развороченного дома еще не осыпалась, а робот уже врывается в пролом, не обращая внимание на бьющие ему по корпусу куски перекрытий и прочий тяжеловесный хлам. Акромегал не может перелезать через высокие отвесные преграды, но завалы преодолевает без труда. Особенно те, которые сам и нагородил.