Эффект пустоты - Тери Терри

и удивилась. Вот и все. — Мама пожимает плечами. — Не помню, чтобы мне попадалось на глаза что-то подобное. В последний раз Алекс виделся с Келли в тот самый день, когда мы уехали в дом у озера. Как тебе известно, по пути мы остановились в Эдинбурге. Они вдвоем обедали, пока я делала покупки.

— Если бы он дал ей ожерелье, ты бы его увидела, так?

Мама хмурится.

— Уверена, что она показала бы его мне.

— Тогда, если она надела его в тот день, когда Шэй его видела, то где взяла?

— Не знаю. Слушай, может, она его носила, а я не заметила или забыла. Какое это имеет значение?

— Неужели не понимаешь? Он прокололся. Сказал, что дал его ей, когда в последний раз ее видел.

— Это ничего не доказывает. Тогда много чего происходило; возможно, я попросту о нем забыла. Выкинь это из головы, Кай. Пожалуйста!

Кай огорченно отводит взгляд и вздыхает.

Значит, речь идет об ожерелье — золотом ожерелье с чем-то вроде модели атома. Но как выглядит атом? Я хмурюсь, стараюсь сосредоточиться — ответ где-то рядом, будто что-то похожее я видела, но не помню, когда и где.

Кай садится, отодвигая попавшийся под руку ноутбук Мартина. Он недоволен.

— Почему он не может убрать свои вещи?

Мама бросает взгляд на ноутбук.

— Странно. Он оставил его здесь прошлым вечером. Обычно он с ним не расстается. Ты видел его утром?

Брат пожимает плечами.

— Нет, не думаю. Посмотри, осталась ли еда; тогда узнаешь, приходил он или нет.

Осмотрев холодильник, мама выглядит уже по-настоящему обеспокоенной.

— Он не ел. Проверь его комнату.

— Что, серьезно?

— Я к нему не пойду. Вдруг он там с девушкой? — Кай скептически поднимает бровь. — Это вполне возможно. Просто сделай, что я прошу.

— Прекрасно. — Кай встает, поднимается по лестнице. Громко стучит в дверь и зовет: — Эй, Мартин, ты еще в постели?

Нет ответа.

Снова стучит.

Дверь открывается.

Слышны шаги наверху. Мама моет чашки.

— Мам! Тебе лучше подняться. Сейчас же. — Есть что-то в тоне Кая, заставляющее ее бросить посуду и поспешить вверх по ступенькам.

Я лечу вперед и успеваю раньше ее.

В комнате повсюду лежат книги, как я уже видела вчера. И тут же, в постели, Мартин. Открытые глаза залиты кровью. Высохшие струйки крови застыли на лице, как слезы.

Его убило это; так они выглядят, когда умирают.

Кай стоит возле кровати, когда в комнату вбегает мама.

— Думаю, он… он…

Мама опускается на колени у постели, щупает пульс. Расширенными от потрясения глазами смотрит вверх на Кая.

— Мертв. Да. Я думаю, уже несколько часов. Принеси мне телефон.

Кай поворачивается, чтобы взять телефон из холла, но не успевает — тот начинает звонить.

17

ШЭЙ

— Но почему мне нельзя к Ионе?

— Ты слышала, что сказали по радио. Людям советуют оставаться дома, пока чрезвычайное положение в регионе не будет отменено. Какой смысл закрывать школы, раз вы соберетесь вместе и будете распространять вирус? Если скучно, можешь помочь мне по дому.

Я издаю стон, но время тянется слишком медленно. Мама боится высоты, и в этом доме с высокими потолками все, для чего требуется стремянка, — мое. Вскоре я притаскиваю ее и начинаю собирать паутину по углам. Когда заканчиваю с этим, мама находит ведро и губку, чтобы я вымыла окна.

Ненавижу запах стеклоочистителя. Ожесточенно тру стекло, не слишком заботясь о результате.

Я почти заканчиваю, когда вижу в окно, которое мою, автомобиль. Полицейская машина?

— Мам! Ты в последнее время не нарушала закон? — кричу я, и она появляется из кухни. Смотрит в окно и мрачнеет.

— Что они здесь делают?

Передняя дверь машины открывается; появляются два полисмена. Затем отворяется задняя дверь, и из нее выходит мамина подруга Шелли в форме медсестры. Чем она с ними занимается?

— Приготовить чай? — спрашиваю я.

— Закончи с этим окном, — отвечает мама. Я мысленно вздыхаю и продолжаю тереть.

Шелли видит меня в окне, машет и окликает, здороваясь. Идет к двери, двое полисменов следуют за ней.

Мама отворяет дверь.

— Добрый день, — говорит она.

У одного из полицейских в руках планшет.

— Мы совершаем подомовой обход всего жилья в округе, мэм.

— Понимаю.

— А сестра Аллардайс измеряет проживающим температуру.

— О, вот как?

— Извини, так нужно, — говорит Шелли; она выглядит расстроенной, потому что знает отношение мамы к традиционной медицине. Они много спорили об этом, о вакцинациях и антибиотиках. — Это всего лишь термометр, Мойра. Обещаю. Мама вздыхает.

— Ладно. Все нормально.

Один из полицейских спрашивает полные имена всех живущих в особняке.

— Я вам уже говорила! — сварливо замечает Шелли. Второй полицейский объявляет, что они должны убедиться, нет ли в доме кого-нибудь еще.

Шелли вставляет маме в ухо какую-то чудную штуку.

— Тридцать шесть и семь, — громко объявляет она, а полисмен записывает.

— Теперь Шарона, — говорит он.

Я закатываю глаза, слезаю со стремянки и подставляю ухо.

— Тридцать семь и две, — говорит Шелли и измеряет еще раз. — Тридцать семь и одна. Вероятно, ты несколько перегрелась, лазая по лестнице вверх-вниз. Завтра утром мы приедем снова и еще раз измерим температуру твоего тела. А вы тем временем оставайтесь дома. Если появятся головные боли или внутренних органов, звоните по этому номеру. — Она протягивает мне бумажку.

Как только они уезжают, мама бросает ее в мусорную корзину.

Потом поступает задание помыть ее машину. Я начинаю протестовать и говорю, что для этого не нужна стремянка, но она бросает на меня такой взгляд, что я подчиняюсь. Когда, наконец, возвращаюсь в дом, вижу на ее лице выражение, до боли знакомое. Понятно, начались неприятности.

— Что случилось?

— Армия. Я звонила знакомой, живущей дальше по шоссе. В конце нашей улицы стоит армейский джип, блокирующий выезд, так что уехать мы не можем. Это неправильно, Шэй. Входить в дома без ордера, требовать сведения о том, кто здесь проживает, и проверять, не врем ли мы. Это свободная страна.

Я пожимаю плечами.

— Подумаешь, большое дело — температуру измерили. Просто они хотят убедиться, что мы не заболели этим гриппом. — Говорю, а сама думаю: зачем они заблокировали нашу улицу? В душе нарастает предчувствие беды. Что, если завтра у меня повысится температура? Что тогда?

— Мне так и хочется взять дробовик и проводить их отсюда, — говорит мама.

— Если бы он у тебя был.

Она ухмыляется.

— Если бы был. — Трудно придумать что-то более нелепое, чем мама с дробовиком: она участвовала в кампаниях по ужесточению контроля за продажей оружия, по запрещению охоты, против войны.

Вечером