Ледобой-3. Зов - Азамат Козаев

бездумная. Нет у птахи человеческого соображения, порхает себе в небесах, перед горлицей кольца крутит, и знать бы имя того умника, который в незапамятные времена эдакую красоту к делу пристроил… Вот удивительно, несется голубь в небесах, только крылья хлопают, взгляд у сизаря вовсе непонятный — куда смотрит, что видит — но прикручено к лапке послание, от которого зависит столько, что если бы помянутый голубь обладал умом, немедленно с того ума и сошёл бы от ужаса и тяжести ответственности. Больше того — скорее всего от груза ответственности вообще в воздух не поднялся бы.

Один человек, хищно кривя рот, шустро взлетел по лестнице в голубятню, нашёл только что прилетевшую птицу, снял с лапки послание, не глядя, зажал в кулаке, полез вниз.

Второй человек в богато украшенных палатах принял из рук первого крошечный свиток, развернул, прочитал, тяжело взглянул на вестоносца.

— Только что прилетел.

— Седлай коня.

Через какое-то время в добротном доме третий человек, а также четвертый, пятый, шестой и седьмой выслушали второго, и седьмой, некто здоровенный, с густой бородой, широкой, точно заступ, молча обозрел остальных и тяжеловесно бросил только одно слово:

— Значит, отказался.

— Дядька Прям, гляди, что моречник принёс!

Крылатик, над всеми вестоносными моречниками начальник, протянул воеводе потайной княжеской дружины крошечный свиток. Прям развернул, прочитал, помрачнел и какое-то время глазами разбивал пол у себя под ногами, потому что от прочитанного взгляд его сделался таким тяжёлым, что Крылатик невольно попятился.

— Я пойду, дядька Прям?

Прям нашёл в себе силы на улыбку, отпустил мальчишку — хороший помощник растёт, со временем станет доброй опорой князю и княжеству — несколько мгновений ходил по горнице из угла в угол, наконец подпоясался и быстро вышел.

Ночной город не то чтобы спал — просто угомонился и шумел вполголоса, буянил шёпотом. Прям быстро дотопал до дома Стюженя, скользнул в калитку за невысоким забором, погладил холку сторожевому псу, поднялся на крыльцо, постучал.

— Только не говори, что горло промочить не с кем, — старик ещё даже не ложился, рукава рубахи перепачканы травяной кашицей, толокнянка также на лбу и в бороде.

— И это тоже, — гость пожал плечами. — Пропустим по чарке, а старый?

— Ну входи, припоздалый питейщик. Зубат нормально принял, не рычал?

— Да слава богам, занятия даром не прошли. Меня и Перегужа пускает без особых сложностей.

Стюжень посторонился, пропуская гостя, сразу предупредил.

— Только заесть у меня нечем.

— А в нашем случае заедать не принято.

— А каков наш случай? — ворожец сощурился, остро выглянул исподлобья.

— Ну… как правило от плохих вестей просто пьют. И не до закуски бывает людям.

— А у тебя плохие вести?

Вместо ответа Прям всучил старому свиток. Ворожец быстро прочитал послание, а когда поднял глаза, воевода потайной дружины выдержал взгляд старика не без труда. Бывает у Стюженя такой, нечасто, но бывает. В такие дни кажется, что взгляд верховного обретает силу, ровно ветер и тяжесть, будто камень. Хоть закрой глаза, хоть отвернись, всё едино так и тянет отойти, отступить, словно что-то в грудь толкает.

— Будем ждать до утра?

Старик несколько мгновений молчал, затем решительно кивнул.

— Дело серьёзнее некуда, но одна ночь не решит ничего. Пусть выспится. И без того намаялся за день. Доставай бражку, будем делать так, как велит обычай. То есть без закуски.

Прям понимающе кивнул, направился к настенной полке, завешенной узорчатым полотном, и в спину ему прилетело:

— Но недолго и немного. С утра голова нужна светлая.

— Это что?

Отвада, морщась, взял в руки крошечный свиток, непонимающе вытаращился.

— Читай.

Князь прошёлся глазами по нескольким строчкам. Поднял встревоженный взгляд.

— Ты понимаешь, что это значит? — ворожец пальцем показал на послание.

Отвада, бледный, как смерть, переводил испуганный взгляд со Стюженя на Пряма и обратно.

— Мне это очень не нравится.

— А теперь давай пораскинем мозгами, — верховный махом руки показал на лавку. — Затевается нечто настолько серьёзное, что недавняя войнушка с оттнирами может показаться сшибкой отроков деревянными мечами.

— Мозгами пораскинем… У меня и без того голова раскалывается! — князь припал к чарке с водой, — Давеча посланник былинеев хвастал, дескать, выпьет больше меня.

— И где он?

— Если не унесли, под столом ещё валяется. Тоже мне, питейщик!

— Князь, как ты думаешь, что для боянов и княжества вообще значит Безрод? — Прям переглянулся со стариком, и тот согласно кивнул, продолжай. — Насколько он важен для всех нас? Что в нём такого особенного?

— Сивый мне как сын, он та вершина, к которой тянутся люди. Ты же бываешь на улице, знаешь, на кого хотят быть похожи мальчишки. Объяснять ведь не надо? Нет-нет, да и услышишь в толпе, мол, Безрод так не поступил бы.

— Да, всё это так, — слегка поморщившись, кивнул Прям, — а что он есть кроме того, что просто образец высокого духа и правильности?

Отвада понимающе кивнул.

— Знаю, к чему клонишь. Он сын своего отца, а батюшка его ох как не прост!

— И что из этого следует?

— Что он тоже не прост. Вой не из последних.

— Это ещё мягко сказано. Так вот, князь, представь себе, что кто-то глядит издалека на страну боянов оценивающим взглядом и предлагает княжеской дружине кучу золота и прочих благ, только за то, чтобы снялась с места и тихонько ушла. Как думаешь, для чего?

Отвада усмехнулся.

— Ясно для чего — ослабить город и напасть. Для чего ещё разделять?

— А теперь представь, что то же золото вместе с землями, стадами скота, ладьями, прочим добром предлагают не дружине, а всего лишь одному человеку… Безроду. Только бы оставил службу и удалился. Что подумаешь?

Отвада тяжело вздохнул, зыркнул исподлобья.

— Ты из меня конченного пропойцу не делай. Всё я давно уразумел. Просто в голове не укладывается, к тому же она и так раскалывается. Кто-то действительно считает, что это очень важно — разбить нашу связку?

— Да, — Стюжень мрачно кивнул. — А ещё это значит, что назревает нечто серьёзное. Для пустяшных дел слишком дорого.

— Давай подробности, — князь очередной раз осушил чарку с водой, облегченно крякнул, помотал головой, присел. — От начала.

— Кто-то через купцов попытался купить Сивого, чтобы снялся с места и уехал в свои новые владения на каком-то острове подальше отсюда.

— Наши замешаны, — князь тяжело улыбнулся. — Ну как же без своих?

— Безрод отказался. И значит это лишь то, что вовсе не осчастливить Сивого хотел этот кто-то. Плевать ему на Безрода. А вот оставить в одиночестве того, кого Сивый может в спину подпереть, если что — это да. И самым большим препятствием в своих планах этот кто-то считает не твою дружину, а одного единственного человека. Кто-то истово жаждет оторвать его от тебя, чтобы остался ты один, ровно в чистом поле.

— И дружина меня не спасёт… — задумчиво пробормотал Отвада, переводя взгляд с Пряма на Стюженя.

— Не знаю, — старик честно пожал плечами, — может и спасёт, но твою дружину таинственный некто боится меньше, чем одного человека.

* * *

— Ох, подруга, да что это творится кругом?

Ну, все! Началось. Верна незаметно вздохнула. Собрались в бане, затопили, разделись. Пошел пар. Сейчас жаловаться начнут.

— Ты про что?

— Как про что? — старшая Воронцовна, жена старшего Неслуха брови луками изогнула, каштановыми дугами подперла волосы. — Бытие наше островное горемычное! Сидим тут безвылазно, носика наружу не кажем! У баб на Большой земле горестей куда как меньше! То в одну сторону муж на седмицу в поход уйдёт, то в другую. Всяко полегче, хоть дух переведёшь! А у нас? Ни дня роздыху, семь дней в седмицу на одном месте!Каждый день на глазах, а когда я своему всякий вечер глаза мозолю, знаешь, что он делает?

«Так, сейчас главное не заржать. Спокойно, Верна, спокойно, сцепи зубы, брови ниже. Ага, вот так. Молодца!»

— Ворон