Соломон Кейн. Клинок судьбы - Роберт Говард

Потом он задумался о том, что Накари, может быть, действительно сорвала злобу на беззащитной девчушке, и с остервенением выругался. Ну и что с того, что на данный момент он был свободен. Он был безоружен, и его гоняли, как крысу, по этому богом проклятому дворцу. Что, спрашивается, мог он сделать для себя или для Мерилин?.. И все-таки уверенность Соломона Кейна оставалась незыблемой. Он стоял за правое дело. А значит, уж какая-нибудь возможность ему да представится.

Завидев впереди узкую лесенку, ответвлявшуюся от главного коридора, он устремился по ней и поднимался все выше и выше, радуясь усилению света, пока наконец впереди во всей своей славе не засияло африканское солнце. Лестница оканчивалась маленькой площадкой, снабженной крохотным, надежно зарешеченным окошком. Сквозь окошко виднелась небесная лазурь, щедро позолоченная солнечным светом. Небо и прохладный ветер опьянили Кейна, словно вино; он всей грудью вбирал свежий, ничем не оскверненный воздух, словно желая очистить свои легкие от пыли веков и загнивающей роскоши, среди которой ему довелось побывать.

Перед ним расстилался удивительный, непривычный вид. Сколько было видно влево и вправо, повсюду вздымались громадные черные кряжи, а у их подножия теснились дворцы и каменные замки, поражавшие своей нечеловеческой архитектурой. Впечатление было такое, как если бы гиганты, явившиеся с иной планеты, породили эти арки и башни на хмельном и безумном пиру творения. Все здания, впрочем, льнули к утесам, окружавшим долину, и Кейн понял, что и дворец Накари был встроен в скальную стену, высившуюся позади. А сам он находился в своего рода минарете, возвышавшемся на внешней стене. Увы, здесь было лишь одно окошко, и всей панорамы обозреть не удалось.

Далеко внизу на извилистых и узких улицах странного города кишели толпы людей, казавшихся сверху черными муравьями. Еще Кейн видел, что почти повсюду — на востоке, на севере и на юге — громоздились скалы, образуя естественные бастионы; лишь на западе виднелась рукотворная стена.

Солнце уже клонилось к закату. Кейн с сожалением оторвался от окошка и устремился обратно вниз по ступенькам.

…И вновь он шагал угрюмыми серыми коридорами, без цели, без какого-либо плана дальнейших действий. Сколько он так прошел? Не иначе мили и мили. При этом он спускался все ниже — проходы, похоже, располагались один над другим. Свет постепенно меркнул, на стенах начала появляться черная слизь. Здесь Кейн остановился, привлеченный едва различимым звуком из-за стены. Что такое? Это было слабое, далекое звяканье. И лязгать так могли только цепи.

Кейн прильнул вплотную к стене, и в полутьме его рука нащупала заржавленную пружину. Он осторожно повозился с ней и вскоре почувствовал, как отходит внутрь потайная дверь, о присутствии которой он догадался, заметив пружину. Кейн просунул голову за порог…

Перед ним была тюремная камера — родная сестра той, в которой он сам только что был заключен. В стенной нише дымно тлел факел, и в его неверном, мерцающем свете Кейн разглядел на полу человека, прикованного за руки и за ноги наподобие того, как недавно был прикован он сам.

Соломон решил было, что напоролся на туземца, тем более что мужчина был темнокож; но нет, у незнакомца было точеное, с тонкими чертами лицо, непреклонные, полные жизни глаза, высокий, поистине величественный лоб и прямые темные волосы.

Человек заговорил первым, заговорил на неведомом Кейну языке, звучавшем удивительно мелодично и чисто, в отличие от гортанного говора известных англичанину племен. Англичанин попробовал ответить ему по-английски; потом употребил язык речных племен. И незнакомец наконец его понял.

— Ты, вошедший в древнюю дверь, — проговорил он на том же наречии. — Кто ты? Ты не дикарь, и я посчитал было тебя за одного из Древних, но теперь вижу, что ты не из их числа. Откуда ты родом?

— Меня зовут Соломон Кейн, и я такой же, как ты, пленник этого сатанинского города, — ответил ему пуританин. — Пришел же я издалека, из-за соленого синего моря.

При этом последнем слове глаза прикованного заблестели.

— Море!.. Древнее, вечное море!.. Море, которого я никогда не видал и которое качало славную колыбель моих предков! Скорее скажи мне, о незнакомец, пересек ли ты, как они, сверкающую грудь голубого чудовища, ласкали ли твой взор золотые шпили Атлантиды и малиновые стены Му?

— По совести говоря, — проговорил Кейн неуверенно, — я куда только не плавал, даже в Индостан и Китай. Но о странах, которые ты мне назвал, не имею, увы, никакого понятия.

— Ах, мечты!.. — вздохнул его собеседник. — Бесплотные мечты! Тень великой ночи уже окутывает и смущает мой разум. Знай, незнакомец, бывало, что эти холодные стены и пол растворялись передо мной, становясь зелеными колышущимися пучинами, и глубинный гул вечного моря наполнял мою душу. Это я-то, никогда не видевший моря!

Кейн внутренне содрогнулся. Уж верно, бедняга тронулся умом. Но тот вдруг поднял когтистую истощенную руку и крепко, несмотря на мешающую цепь, ухватил его за плечо.

— О ты, чья кожа так странно бледна! Видел ли ты Накари, проклятую демоницу, правящую этим рассыпающимся городом?

— Видел, — мрачно отозвался Кейн. — И теперь, точно загнанная крыса, удираю от ее головорезов.

— Ага! Так ты тоже ненавидишь ее! — вскричал узник. — Я знаю, знаю! Уж не желаешь ли ты освободить Мару, ту маленькую белокожую рабыню?

— Да, — сказал Кейн.

— Слушай же, — с непонятной торжественностью начал закованный. — Я умираю. Дыба, на которую вздергивала меня Накари, сделала свое дело. Я умираю, и вместе со мною уходит тень славы, сопутствовавшей моему народу. Ибо я — последний. Во всем мире нет другого, подобного мне. Слушай же, слушай последний живой голос расы, которой больше не будет…

И Соломон Кейн, стоя на коленях в неверной полутьме подземного застенка, внимал самой невероятной повести из всех касавшихся когда-либо человеческого уха, и повесть эта, произносимая едва ли не в предсмертном бреду, рассказывала об эпохах туманного рассвета рода людского. Речь умирающего оставалась ясной и четкой, и Кейна бросало то в жар, то в холод при мысли о безднах времени и пространства, которые приоткрывались ему.

— Много веков тому назад — да, тьма столетий промелькнула с тех пор! — мой народ гордо и безраздельно владычествовал над морем. Так давно это было, что ни у одного из нынешних людей не найдется даже отдаленного предка, который помнил бы те времена. Далеко на западе лежала дивная страна, и могучие города служили ей украшением. Золотые шпили мерцали меж звезд, пурпурногрудые галеры бороздили волны морские по всему миру, ища сокровищ и на пламенеющем западе, и на огнецветном востоке.

Поступь наших легионов звучала на севере и на юге, на западе и на востоке. Никто не мог устоять перед их натиском. Стены наших городов опоясали мир; наши колонии множились по всем странам и континентам, приводя к покорности всевозможных дикарей, туземцев самого разного цвета кожи, и всех обращая в рабство. Они трудились на нас в рудных копях и на веслах галер. Так властвовал миром народ блещущей Атлантиды. Мы были Морским Народом, и океанские глубины от века привлекали наш взор. Нам были подвластны все таинства, все секреты моря и неба. Мы читали звездную книгу небес и постигали ее премудрость. Но мы оставались детьми Океана, и он был первым среди богов, которых мы чтили.