Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев

в 1859 году, четыре года спустя после смерти Кьеркегора. Его работы сегодня рассматриваются как развитие традиции экзистенциализма, хотя он не был прямым последователем Кьеркегора и фактически не соглашался с ним по целому ряду фундаментальных вопросов. В отличие от Кьеркегора Гуссерль сохранил определенное уважение к традиционной философии, по крайней мере к ее целям. В самом деле, его исходным пунктом явилась попытка преодолеть разрыв между двумя противоположными направлениями современной философии — рационализмом и эмпиризмом.

Основателем рационализма считается французский философ XVI столетия Рене Декарт.

Он создал систему рационального видения мира, опираясь на свое знаменитое «Cogito ergo sum» — «Я мыслю, следовательно, я существую».

Аргументы эмпиризма наиболее внятно изложены шотландским философом XVIII века Дави дом Юмом. Юм утверждал, что мы не можем знать ничего, кроме собственных ощущений. Даже о причинности мы не можем сказать ничего определенного, потому что причинность не дана в ощущениях.

Мы воспринимаем только последовательность событий, а не их причинную связь.

Гуссерль пытался разрешить эту дихотомию поиском некоего фундаментального уровня, лежащего в основе обеих точек зрения. Он заявлял, что только путем анализа непосредственного опыта, предшествующего систематическим построениям, мы можем открыть философские основания, на которых базируются такие вещи, как философия, и математика (то есть сфера разума). Мы должны вернуться к непосредственной реальности, данной нам в опыте. Это может быть осуществлено только через анализ сырого материала сознания, первичного по отношению к предположениям или теориям, которые мы привычно навязываем ему. Другими словами, мы должны иметь дело с основными феноменами нашего опыта. Этот вид деятельности Гуссерль обозначает термином «феноменология».

Таким путем Гуссерль хотел превратить философию в точную науку. Духовные акты должны быть описаны таким способом, который освобождал бы их от предрассудков относительно объективной природы реальности. Они также должны быть проанализированы так, чтобы освободить их от допущений о их собственной природе. Таким образом, феноменология требует скрупулезного научного исследования сознания и мыслительных процессов, чтобы определить конечные элементы опыта и ощутить их как они есть.

Теперь Сартр понял, что имел в виду Арон, заметив, что даже рассуждение о стакане абрикосового коктейля может быть философствованием.

Исследуя эти неподдающиеся упрямые данные восприятия того, с чем мы сталкиваемся, мы можем прийти к философским выводам о природе опыта, себя самого и окружающего мира — и таким образом постичь загадку существования.

Это и есть экзистенциализм.

Существует древнее китайское изречение:

«Чтоб тебе жить в эпоху перемен!». Берлин 1933 года переносил живущего в нем именно в такую эпоху.

Незадолго до прибытия Сартра, в сентябре, Гитлер победил на выборах и стал канцлером Германии.

В следующем году он занялся укреплением своей власти: по улицам со знаменами и факелами маршировали штурмовые отряды, горели костры из книг. Были распущены профсоюзы, шли повсеместные чистки. Так известный персонаж готовился к тому, чтобы заявить о себе как о величайшем политике своего времени. Но Сартра все это мало интересовало: он исследовал собственное сознание. Судя по свидетельствам, Сартр провел этот год в Берлине в трансе солипсизма, настойчиво пытаясь различить чистую незамутненную данность своего опыта. Тем временем были разгромлены кабаре «Ишервуд» и «Салли Боулз». Такое отсутствие интереса к явлениям действительности — то есть к тому, что происходило в окружающем мире на практике, а не в теории — станет отличительной чертой сартровской философии. К эпистемологии и феноменологии экзистенциализма все это имело мало отношения.

Но по мере обращения к политической философии дело приобретет другой оборот.

В 1934 году Сартр вернулся в Ле Гавр. Он завел тетрадь для записей по феноменологическим исследованиям.

Де Бовуар убедила его изложить эти записи в художественной форме. Так появилось про изведение «Тошнота» (La Nausee). Главный герой Рокантен (во многом Сартр отождествлял его с собой) ведет бесцельную жизнь в провинциальном городке Бувиле. Жизнь его бедна событиями, но это, вероятно, лучшее из осуществленных когда-либо описаний «экзистенциального существования». Это больше, чем просто увлекательное произведение, это философский роман, лишенный абстрактности и дидактики. По самой своей глубинной сути это и есть экзистенциализм.

Амбиции Сартра проявляются здесь в полную силу. Он ставит фундаментальный вопрос:

«Кто я есть?» Однако отказывается давать рациональный ответ. Он считает, что ответ дан в описании — блистательно исполненном — самого ощущения существования.

Сартровское феноменологическое исследование приводит его к более широкому толкованию понятия «случайности». Когда-то Юм продемонстрировал, что нам не дана в ощущениях такая вещь как причинность, и развил свою мысль: «необходимость существует в нашем разуме, а не в самих объектах». Другими словами, мы навязываем ее действительности. (Это допущение, предрассудок, который подтверждается нашим жизненным опытом, но это вовсе не означает, что он существует в реальности.) Юм прозрел это с помощью интеллекта, блистательность Сартра в том, что он постиг то же самое в опыте, то есть экзистенциально.

Все существующее случайно. В самом деле, наше существование насквозь пронизано случайностью.

При таком подходе привычная сеть причин, следствий, необходимости и т. д., окутывающая мир, просто исчезает. Вот пример. Что происходит, когда мы смотрим в зеркало? Сначала мы видим нечто знакомое. Но чем более мы углубляемся в исследование собственного отражения, тем больше нового и не замеченного ранее обнаруживаем. То же самое происходит и при рассмотрении существования в целом. Существование свободно от необходимости и определенности. Как показал Кьеркегор, это осознание чуждости и случайности мира и своей свободы в нем порождает страх, трепет, ужас. С точки зрения Сартра-Рокантена, оно проявляется как «тошнота», уподобляемая ощущению самого себя. Таков «вкус» самого существования.

Феноменологическое исследование достигает кульминационного пункта в известном пасса же, где Рокантен наталкивается на корень каштанового дерева. Подобно тому, как, стоя у зеркала, человек открывает все новые и новые черты в собственном отражении, Рокантен обнаруживает в узловатом корне каштана нечто все более неожиданное и захватывающее. «Существование вдруг сбросило с себя свои покровы. Оно утратило безобидность абстрактной категории: это была сама плоть вещей, корень состоял из существования ‹…› Разнообразие вещей, пестрота индивидуальности оказались всего лишь видимостью, чем-то внешним. Это внешнее исчезло, уступив место влажной твердости, чудовищной и хаотичной, нагой до непристойности». В конечном счете реальность была «липкой и почти неприличной». Рокантен все это время был не чем иным, как чистым «чувствилищем». И вместе с этим чувствованием приходило понимание крайней абсурдности всего существующего. Но это, еще раз надо подчеркнуть, не было пониманием в интеллектуальном смысле. «Эту абсурдность нельзя было схватить мыслью или выразить словом, она напоминала деревянную змею, свернувшуюся у моих ног. Я понял, что нашел ключ к существованию, ключ к своей тошноте, ко всей моей жизни. ‹…›