Как много знают женщины. Повести, рассказы, сказки, пьесы - Людмила Петрушевская

НИНА. Еще их снимают во время пыток и продают эти фильмы, нет? Я слышала, тут актеры на кухне говорили, там целая индустрия. Кому-то предлагали, прислали по почте вызов, сняться в фильме пыток, изображать дикие страдания. Но платят средне. Актеры говорили, а вдруг они включат ток по-настоящему? Где гарантии? Ты же будешь весь в ремнях? Не успеешь оглянуться, а уже сыграешь такие страдания, что никакой голливудский Чак Норрис не сумеет. И выйдешь инвалидом, а страховки не будет. Если вообще живой останешься. Это же все подпольно.

ДИАНА. Так вот, я не могу уехать.

НИНА. А я что, должна тут сидеть до морковкина заговенья и ждать, пока вы покончите с собой? Это за что мне такая пытка?

ДИАНА. А какой выход из положения? Я ведь никому не нужна. Никто, как вы видите, за меня не хлопочет, не устраивает меня никуда. Григорий Петрович, как вы мне тут сообщили, на три месяца ушел, потом вообще смывается на пенсию. Мне за себя хлопотать нельзя, узнают, сразу к вам сюда приедут, вообще всё сожгут тут к одной матери.

НИНА. Я в отчаянии, блин, это мне безвыходное положение, блин, поймите.

ДИАНА. Вы просто феноменально талантливы. Такую фразу так произнести – это только великая актриса сможет. И то, если ей напишут текст. Но вы же не в отчаянии. Вам все по семечку, как вы выразились тут. Вызовете милицию, «скорую», труповозку, и всё.

НИНА. Сука, блин, ты зачем на мою голову свалилась, а?

ДИАНА. И еще более феноменально! Какие интонации, какое произношение! Скажите это же по-английски.

НИНА (говорит ей на ухо долго и, видимо, матом). Поняла, сука, по-английски? Хау а ю, вот из ё нэйм, блин?

ДИАНА. Всё. Оставшиеся дни моей жизни я буду с вами работать, учить вас. Вы просто рождены для театра! У нас таких актрис нет.

НИНА. Она еще стебется надо мной, блин.

ДИАНА. Скажите это же поточнее. Она – еще – стебется… Ну! Надо – мною… Слово «блин» надо почетче. Блин – это недостаточно, его надо заменить тем словом, которое оно заменяет. Ну, бллль… Ну?

НИНА. Господи, ну че, блин, делать мне с тобой, старая ты, блин…

ДИАНА. Убейте меня, плииз. Самоубийство – это великий грех. Знаете, как меня убить? Просто уехать, закрыв дверь кухни на замок и выключивши водопровод.

НИНА. Потом меня уволят на хер. Или вообще посадят. За неоказание помощи. Вызову вот сейчас гулянку, возьмем тебя с водителем, скажу, что ты сама не ходишь и слегка сдвинулась, не хочешь уезжать, все давно уехали. Мы отнесем тебя на стуле, стул я верну в домик, посадим тебя в каюту на одеяло, заплачу за переезд, и всё. Так будет правильно. (Вынимает мобильник, набирает номер.)

ДИАНА. А с меня кожу снимут? Не всю, а частично? Только с головы? И я буду перед камерой плакать кровью?

НИНА. Ой-ой, напугала (ищет номер в телефоне). Ща. Ща, блин, я тебя пристрою.

ДИАНА. Ну хорошо. Теперь стой и не шевелись. Оставь телефон, сволочь. Я что сказала? Смотри. Хуже будет.

НИНА. Ой, заговорила. Актриса. Новая роль.

ДИАНА. Твоя дочь – сестра моей дочери, поняла, сука? По паспорту с той же фамилией, с отчеством и как две капли воды рыжая, на него похожая. И ее дети – брат и сестра моего внука. Двоюродные.

НИНА. И че?

ДИАНА. А то, что перед пыткой я скажу, что это его сестра родная, и он ее очень любит, и у нее машина, дача и квартира. И триста шестьдесят банок маринованных огурчиков и помидорчиков! И они начнут снимать кожу с нее и с ее маленьких детей и пошлют это видео моему внуку. Которому это будет тяжело, но он не пошевелится приехать.

НИНА. Так. А-а-а-а… Помидорчиков? Вы это сделаете, вы, культурная женщина? Великая актриса? Ни в чем не повинных детей отдашь на пытки? Защищая себя?

ДИАНА. Сразу отдам, как только меня схватят. Я защищаю не себя, а своего любимого внука, который для меня вся жизнь! Он ведь идиот, он прилетит из своей Аргентины сразу же на мои пытки, и его убьют в мучениях! Они же изобретатели! Прилетит как дурак, которым он и является.

НИНА. Он в Аргентине?

ДИАНА. Успокойся. Они это знают. Аргентина – туда лететь двадцать часов. И она по территории как Украина. Там хрен найдешь человека, это как ночью шарить насчет макового зернышка, причем на пляже. Да и в Аргентине ли он?

НИНА. Что мне делать с тобой? Убить?

ДИАНА. Да.

НИНА. Убить, убить… (Берет табуретку в руки, замахивается.) Не, не могу. На меня перекладываешь грех? Чтобы я всю жизнь убийцей себя чувствовала? Ночи бы не спала? Я же православная. Вот этого ты не дождешься. Ишь какая!

ДИАНА. Убей меня.

НИНА. Иду разогревать суп. Несу воронку от солярки и веревку связать. Не будешь есть, поняла, что тебя ожидает?

ДИАНА. И что мы будем делать? Если я буду есть?

НИНА. Ждать, блин. Пока ты не умрешь, блин. На всем моем питании. Зиму будем сидеть. Весну.

ДИАНА. То есть ты меня обрекаешь на жизнь? Вернее, на ожидание смерти. И не даешь мне права распорядиться этой своей жизнью? А ведь я живая опасна для твоей дочери с девочками!

НИНА. Но как бы я мечтала, чтобы моя дочь с детишками пожили хоть в Аргентине…

ДИАНА. Ну, адреса ты от меня не дождешься.

НИНА. Я дам тебе телефон, позвони ему.

ДИАНА. Нет.

НИНА. А, ты боишься, что я его выдам…

ДИАНА. А ты боишься, что я тебя выдам… Но успокойся, я здесь уйду. Сама. Я сумею. Ты даже не поймешь как. Не беспокойся за меня. Он в Аргентине. Мне больше ничего не нужно. Это мое счастье, уйти.

НИНА. Нет, давай не надо. Не надо. Я не хочу. Это же мне на всю жизнь. Спать не буду. Хрен его знает, безвыходное какое-то положение. Живи, летом все приедут… Найдется куда тебя сунуть. Не оставят так просто. Все же люди. Все свои, театральные.

ДИАНА. Мне нельзя доживать до лета. Это опасно для нас с тобой. Поняла? Поняла? Деньги на погребение тебе дадут в театре. Я сегодня напишу на бумажке, где меня схоронить. Там и он лежит. Давно я у него не была. Будете нас навещать. С его внуками. Больше у нас с ним тут никого не осталось. Спасибо тебе заранее, наружи меня не оставишь (склоняет голову).

Нина поднимает лицо, закрывает глаза.

2011