Архив Буресвета. Кн. 2. Слова сияния - Брендон Сандерсон

– Покажите мне Диаграмму, – велел он. Что угодно, лишь бы отвлечься от баланды, которой его кормили.

Мралл отступил, позволяя Адротагии – главной из ученых Таравангиана – приблизиться, неся толстый том в кожаном переплете. Она положила книгу на стол перед королем и поклонилась.

Таравангиан коснулся кожаной обложки кончиками пальцев и на мгновение ощутил… благоговение? Так ли оно на самом деле? Благоговел ли он хоть перед чем-нибудь? Ведь бог, как ни крути, мертв, и потому воринизм представлял собой фальшивку.

Но эта книга и впрямь священна. Он открыл ее на одной из страниц, заложенной тростинкой. Внутри были каракули.

Маниакальные, помпезные, грандиозные каракули, ценой мучительных усилий скопированные со стен его бывшей спальни. Наброски один поверх другого, списки цифр, с виду бессмысленные, и фразы, фразы, фразы, записанные рукой, сведенной судорогой.

Безумие. И гений.

Тут и там Таравангиан обнаруживал признаки того, что это начертал он сам. То, как виляли строчки, то, как он расположил надпись вдоль края стены, как если бы это был край страницы, на которой не хватило места, чтобы все записать. Король ничего не помнил. Это был результат двадцати часов чистейшего безумия. Тогда он блистал сильней, чем когда бы то ни было.

– Адро, тебе не кажется странным, – заговорил король, – что гениальность и идиотизм так похожи?

– Похожи? – переспросила Адротагия. – Варго, я вовсе не считаю их похожими. – Они с Адротагией выросли вместе, и та по-прежнему называла его детским прозвищем. Ему это нравилось. Напоминало о днях, когда все это еще не началось.

– Как в самые глупые дни, так и в самые невероятные, – пояснил Таравангиан, – я не способен осмысленно общаться с окружающими. Как будто… как будто я превращаюсь в шестеренку, которая не стыкуется с теми, что вращаются рядом. Слишком маленькую или слишком большую – не важно. Часы все равно не будут работать.

– Я об этом не думала, – призналась Адротагия.

Когда Таравангиан достигал пределов отупения, ему не разрешали выходить из комнаты. Он проводил там дни за днями, пуская слюни в углу. Если же он глупел не так сильно, то мог выйти наружу под чьим-то наблюдением. Тогда король по ночам оплакивал свои поступки, зная, что совершенные зверства были необходимы, но не понимая причин.

Будучи тупым, Таравангиан не мог принимать политически важные решения. Интересное дело – он сам решил подвергнуть себя тем же ограничениям и в те дни, когда делался слишком умным. Король постановил так после дня гениальности, когда ему в голову пришло исправить все проблемы Харбранта с помощью серии очень рациональных указов – включая, например, требование для всех жителей пройти разработанную им проверку интеллектуальных способностей, до того как им позволят размножаться.

Такой блестяще умный с одной стороны. Такой глупый – с другой. «Ты так пошутила, Ночехранительница? – спросил он сам себя. – Преподала мне урок? Или тебе плевать на уроки и ты просто развлекаешься?»

Таравангиан опять сосредоточился на книге, на Диаграмме. Великом плане, который составил в тот единственный день, когда достиг непревзойденной гениальности. В тот раз он тоже провел много часов, уставившись в стену. Он на ней писал. Все время бормотал, делая выводы, до которых еще ни один человек не додумался. Писал на стенах, на полу, даже на той части потолка, куда сумел дотянуться. Бо́льшая часть написанного была на несуществующем языке, который он сам придумал, потому что ни один из известных алфавитов не мог с достаточной точностью передать его идеи. К счастью, он сообразил вырезать ключ на столешнице прикроватного столика, иначе его шедевр никто не смог бы расшифровать.

Впрочем, даже с ключом все оказалось очень трудно. Он пролистал несколько страниц, представлявших собой точные копии того, что было в его комнате. Адротагия и ее ученые сделали пометки тут и там, предлагая теории относительно того, что могли значить те или иные фразы и списки. Они писали, используя женский алфавит, который Таравангиан изучил много лет назад.

Заметка Адротагии на одной из страниц гласила, что это, по всей видимости, набросок напольной мозаики в одном из веденских дворцов. Он помедлил, разглядывая страницу. Та могла иметь отношение к тому, что предстояло сделать сегодня. К несчастью, король нынче был недостаточно умен, чтобы извлечь пользу из книги или ее секретов. Оставалось лишь поверить, что более умный Таравангиан верно истолковал то, что досталось ему от еще более умного – гениального! – Таравангиана.

Король закрыл книгу и отложил ложку:

– Давайте приступим.

Он встал и покинул каюту в сопровождении Мралла и Адротагии. Вышел на солнечный свет, и перед ним открылся вид на дымящийся прибрежный город, часть которого представляла собой громадные террасы, похожие на тарелки или выросты сланцекорника. Руины города покрывали их, чуть ли не проливаясь через край. Когда-то все это выглядело чудесно. Теперь почернело, и здания – даже дворец – были уничтожены.

Веденар, один из величайших городов мира, представлял собой всего лишь кучу мусора и пепла.

Таравангиан медлил, стоя у планширя. Прошлой ночью, когда его корабль вошел в гавань, город был испещрен красными светящимися точками горящих зданий. Они казались живыми. Более живыми, чем это. Ветер дул с океана, толкая его в спину. Дым несло в сторону материка, прочь от корабля, так что запаха король почти не чувствовал. Целый город сгорел на расстоянии вытянутой руки, и все равно ветер унес вонь прочь, не оставив и следа.

Вскоре придет Плач. Возможно, он отчасти смоет следы разрушений.

– Идем, Варго, – позвала Адротагия. – Они ждут.

Он кивнул и вместе с ней спустился в гребную шлюпку, которая должна была переправить их на берег. Когда-то в этом городе существовали великолепные причалы. Их не осталось. Одна фракция уничтожила их, чтобы отпугнуть другие.

– Потрясающе, – пробурчал Мралл, устраиваясь на скамье рядом с королем.

– Я думал, ты сказал, что больше не испытываешь удовольствия от этого, – заметил Таравангиан, и желудок его скрутило, когда он увидел одну из груд на окраине города. Трупы.

– Я не доволен, – пояснил Мралл, – я потрясен. Вы понимаете, что Война Восьмидесяти между Эмулом и Тукаром продлилась шесть лет, но и близко не привела к таким опустошительным результатам? Йа-Кевед сожрал себя за несколько месяцев!

– Духозаклинатели, – прошептала Адротагия.

Дело было не только в этом. Даже в своем болезненно нормальном состоянии Таравангиан все понимал. Да, с духозаклинателями, которые давали еду и воду, армии могли передвигаться быстро – ни телеги, ни линии снабжения их не замедляли, – и для начала резни требовалось очень мало времени. Но у Эмула и Тукара тоже были духозаклинатели.

Матросы гребли к берегу.

– Плюс кое-что еще, – добавил Мралл. – Каждый великий князь попытался захватить столицу. Они столкнулись. Это было почти как войны каких-нибудь северных дикарей, которые назначают время и место, чтобы потрясти копьями и обменяться угрозами. Только вот здесь все закончилось опустошением королевства.