Военные истории - Валентина Никитина

вокзалах со своей гармошкой. Иногда его забирала милиция, но он всегда просил сообщить соседу по бараку, чтобы тот его забрал домой, и местный «авторитет» его выручал, пока сам не загремел на «зону». И в очередной свой привод в милицию под напором власти дядя Саша подписал согласие на переезд в интернат.

В своем письме к однополчанину он так описал свою жизнь в интернате.

«Живу на полном государственном обеспечении, Со мной в комнате еще четыре человека. Они абсолютно беспомощные. Кормят с ложечки, одевают и раздевают, сажают регулярно на ведерко, Еда нормальная, персонал тоже. Их понять можно. Нас тут не один десяток, за всеми-то не уследишь. Кто-то, на ведерке этом не удержавшись, на пол свалится, а кто-то и вовсе по нужде докричаться не успеет. Вот и получается: в собственном дерьме лежим, от того и запах — соответствующий..

А один совсем молоденький — без рук, без ног и только смотрит на меня, будто сказать что хочет. А потом мне объяснили, просто лицо у него застыло в таком состоянии, когда его контузило, и с тех пор оно не стареет. После контузии его таким и привезли, а документов никаких при нём не было — кто он, откуда, где служил…, подобрали его уже таким где-то на поле боя. Может родные до сих пор ждут и не знают, что он жив, а может и лучше, что не знают, ведь отсюда только в могилу, как приговорённому к смерти. Иногда нас выносят на свежий воздух, да погода быстро меняется И страшно становится вдруг забудут забрать, что иногда бывает. А так электричество, баня, радио, водопровод, печка»

По прибытии в интернат дядя Саша продолжал петь под гармонь, о чем очень часто его просили собратья по несчастью. Бывало, пел, а у самого слезы из глаз лились от ощущения безысходности и ненужности, от ожидания конца и отсутствия надежды на будущее, от обиды на свою горькую судьбу.

Художник Геннадий Михайлович Добров, не просто рисовал картины о инвалидах ВОВ, он общался с жильцами дома инвалидов, старался выслушивать и помогать, чем возможно. Он оставил после себя около 10 тысяч работ: живописные полотна, графику, офорты, наброски. Но особо запоминаются зрителям его «Листы скорби» — графический цикл, посвященный страдающим людям. В письме к жене он писал: «Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком, ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни, какие поют! Я таких и не слышал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут?»

Дядя Саша захоронен на Валааме в безымянной могиле.

АНФИСА

Моей крестной посвящается…

21 июня 1941 года была суббота, и в школе был выпускной вечер. Два выпускных класса гуляли всю ночь и все утро — последние часы, которые они могли провести вместе. И обращение Молотова о начавшейся войне услышали тоже вместе.

Анфиса была в их числе. Круглая отличница, стройная, будто слеплена скульптором с толстенной косой до пояса, хотела поступить в Московский институт иностранных языков. Уже был собран чемодан с вещами и сумка с продуктами, когда по репродуктору прозвучало еще непонятное слово… Война…

Мальчишки сразу повзрослели и вместе с мужиками уехали в райцентр, в военкомат. Женщины притихли, сразу постарели, на серых лицах читался немой вопрос, что будет дальше, как долго жить одним, без мужиков? А в глубине назревал другой — а выживем ли?

Анфиса, благодаря учительнице и отцу, отлично знала немецкий язык, хорошо говорила, читала в подлиннике и переводила. К тому же, всегда была в первых рядах активистов и общественниц. Шли месяцы, и от надежды, что скоро все закончится, люди перешли к тревоге, не только за фронт и победу, но и за свою жизнь. Анфиса уехала из дома в город и устроилась на работу в райком партии в отдел просвещения. Жила в райкомовском общежитии, посещала курсы радистов и готовилась к отправке на фронт. Родителям не сообщала до самого конца. Чтобы не было слез прощания, написала письмо.» Ухожу на фронт…Люблю Вас…Простите…»

В 1942 году Анфиса вместе с группой разведчиков перешли через линию фронта, но остались в прифронтовой полосе. Стало светать, и им нужно было где-то спрятаться. Зашли в сарай и в этот момент начался авианалет. Их было шесть человек. И в этот момент авиационная бомба пробила крышу и упала буквально к их ногам. Все повалились на пол… Проходит минута… вторая… каждый уже десять раз попрощался с жизнью, а бомба не взрывается… Что произошло с бомбой никто до конца не понял. Почему не сработал взрыватель? Брак?… Господь? … Или просто не время умирать…Это было ее первое боевое крещение.

Они выполнили задание, вернулись, а потом Анфису забросили в Белоруссию. Партизанский отряд скрывался в лесу, а вокруг хозяйничали немцы. Анфиса часто ходила в разведку, знание немецкого помогало избегать непредвиденных ситуаций, да и пополнять разведанные данные.

Однажды, возвращаясь после задания в отряд, нарвались на немцев, которые преследовали бежавших из села людей. Основная группа разведчиков успела скрыться в лесу. Перебежав мост, она свернула с дороги, чтобы догнать своих разведчиков. В это время на мост и на подходы к нему обрушился шквал минометного огня. Мгновенно весь участок дороги был закрыт дымом и пылью, земля клокотала, мины звонко рвались, разбрасывая по сторонам щебень, гальку, куски черной земли и убитые тела. Оторвавшись от немцев и добежав до леса, Анфиса плюхнулась на мягкую теплую землю, чтобы хоть немного перевести дыхание. Она только сейчас поняла, что ее зацепило, ныло плечо, по руке сочилась кровь. На помощь прибежали двое товарищей. Кое-как перевязав рану, пошли дальше, пока не наткнулись на лежащую в траве женщину. Она лежала в неестественной позе, не шевелилась и молча смотрела широко раскрытыми глазами. А недалеко от нее спала маленькая девочка, на груди которой грелась гадюка. Сначала разведчики подумали, что ребенок тоже мертв, но в это время девочка открыла глаза. Змея медленно сползла с туловища и скрылась в траве. Так с пополнением они пришли в лагерь.

Анфису осмотрел местный фельдшер и сказал, что осколок застрял глубоко и