Хирург возвращается - Дмитрий Правдин

Из воды вылезают два краснорожих массивных пузана и, отряхиваясь, неожиданно направляются в нашу сторону.

— О, Михалыч, здорово! — орет пузан, сверкая звеньями толстой золотой цепи. — Сколько лет, сколько зим! Давненько что-то тебя не видел, куда пропал?

— О! Сам Николай Иванович купаться изволят? — протягивает ему руку главврач.

— Да вот, решили с Макарычем смыть с себя трудовой пот! — широко улыбается здоровяк. — А это кто с тобой?

— Не представил вас друг другу, — суетится Михал Михалыч, пропуская меня вперед. — Это Дмитрий Андреевич Правдин, хирург из Санкт-Петербурга, прибыл к нам в командировку. А это начальник карельского ГИБДД Николай Иванович Шишкоедов и его заместитель, Анатолий Макарович Чесноков.

— Ух, ты! Из Питера, значит? Уважаю! Хороший город! — жмет мне руку Шишкоедов.

— Это дело надо спрыснуть! — подхватывает Чесноков.

— Толя, а тебе не хватит? — главный гибдешник косится на зама.

— Я н-н-норму завсегда знаю! Ик!

— Ну, силен бродяга! — крякает Шишкоедов, открывая дверцу колоссального джипа. Он извлекает оттуда большую початую бутылку коньяку и два пластиковых стаканчика.

— На, хирург, пей!

— Спасибо! У меня изжога, знаете ли! — отодвигаю я протянутый мне стакан.

— Тогда отдай Макарычу! Михалыч, а ты? — он пьяно смотрит на главврача.

— Нет, что ты, Коля! Я же за рулем!

— Ха! Он за рулем! Видали? Гы-гы-гы! Вот он, — подполковник тычет бутылкой в грудь едва стоящего на ногах заместителя, — за рулем! Сейчас накатит и повезет меня домой! Правда, Толя? Повезешь?

— Повезу! — Чесноков лихо опрокинул коньяк в глотку.

— Вот как надо, медицина!

— Ладно, господа, с вами хорошо, но нам с Дмитрием Андреевичем, пора ехать! — хмурится Михал Михалыч. — Дела, знаете ли!

— Не смеем задерживать!

Мы быстро прощаемся и, не глядя на продолжающих возлияние доблестных сотрудников ГИБДД, залезаем в свою «Ниву». Михал Михалыч резко бьет по газам, почти не глядя, выруливает на дорогу и прибавляет скорость.

— Дмитрий Андреевич, у меня действительно появились дела, — виновато объясняет главврач, — если вы не возражаете, на сегодня окончим общение с прекрасным.

— Как вам угодно, — миролюбиво соглашаюсь я. Чувствуется, что Михал Михалычу стало неудобно из-за встречи с гаишниками и весь его оптимизм иссяк.

— Давайте заедем в придорожную шашлычную и перекусим, вы ведь, поди, голодны?

— Ой, Михал Михалыч, не беспокойтесь, я вполне успеваю на ужин. У вас в больнице прекрасно кормят!

Дальнейшая дорога проходит в полном молчании. Мы сдержанно прощаемся возле больницы, и я, не торопясь, отправляюсь в свою комнату.

Больше ничего примечательного в этот день не происходит. Перед ужином осматриваю прооперированного пациента в реанимации — с ним все в полном порядке. Оставляю соответствующую запись в истории болезни. Навещаю несчастного Вальтера: как ни странно, кровотечение не возобновлялось, и повязка на шее остается сухой. В хирургии все на удивление спокойно, жизнь никому спасать не надо. Слегка расстроившись по этому поводу, я иду ужинать.

Уже засыпая, я вспоминаю, что назавтра мне предстоит вступить в некое единоборство с местной заведующей хирургическим отделением. Она в воскресенье заступает на суточное дежурство. Пора бы и поставить точки над «i». Собственную тактику я вырабатывать не стал: все будет зависеть от ее поведения.

Воскресное утро встречает меня не слишком ласково. За окном пасмурно, землистые, плотные тучи заслоняют собой почти весь небосвод. Накрапывает мерзкий мелкий дождик, и на душе птички не поют. Традиционное хлопанье автомобильными дверями на улице уже не беспокоит меня, а к шуршанию тряпок за дверью и ударам переставляемых ведер я, можно сказать, уже привык. Сегодня выходной, но долго валяться в постели я не приучен, и через полчаса уже готов к выходу в свет.

Начало десятого, а я уже в реанимации, стою у постели тяжелобольного пациента и провожу осмотр. Вижу, что дела у него значительно продвинулись вперед, чего не скажешь о местной дежурной хирургической службе. Кроме моих записей да дневников реаниматологов, в истории болезни прооперированного человека никто ничего не записал. В Питере бы за такие вещи давно бы… С такими примерно мыслями спускаюсь в свое отделение.

— Доброе утро, Зинаида Карповна! — радушно приветствую в коридоре заведующую хирургическим отделением. Оказывается, она еще только идет на работу. Тяжело дыша, вываливается из лифта и бурчит что-то вроде:

— Здрасьте вам!

— Зинаида Карповна, уделите мне десять минут вашего драгоценного времени? — Я стараюсь не замечать ее явно не праздничного настроения.

— Мне некогда! — бросает дама и проскальзывает мимо меня в захламленный бумагами кабинет.

— Я не тороплюсь, зайду попозже! — провожаю ее до дверей. — А пока пойду, гляну на беднягу Вальтера.

Сегодня другая перевязочная сестра: Надежда Андреевна, или попросту Надя, как она просит себя называть. Просто Надя — довольно приятная во всех отношениях покладистая женщина средних лет. В паре с ней санитарка Тоня, несколько развязная, но не хамоватая молодая особа. Мы быстро находим общий язык, и я прошу пригласить меня в перевязочный кабинет, когда очередь дойдет до Вальтера. Тем временем я направляюсь в ординаторскую — там, на полках, еще в первый день своего приезда я приметил несколько раритетных изданий «Хирургических болезней».

— А Зинаида Карповна не станет ругаться? — испуганно интересуется Надежда.

— По поводу?

— Что мы без нее возьмем в перевязочную Вальтера. Она этого очень не любит!

— Странно. Любит не любит — что за детский сад? У него, позвольте напомнить, есть лечащий врач, то бишь доктор Правдин! Но если вы так настаиваете, обязательно пригласим Зинаиду Карповну взглянуть.

— Да мы не настаиваем, просто у нас так заведено.

— Делайте так, чтоб себе не во вред! — с этими словами я погружаюсь в чтение.

Увлекательное чтение! Оказывается, даже в начале тридцатых годов прошлого столетия среди хирургов все еще было принято пускать кровь больным людям. Когда-то, где-то, что-то я слышал об этом варварском методе, но не так подробно, как описано в обнаруженном мной руководстве.

Чтобы облегчить страдания больного, ему надрезали вены на руках и выпускали в подставленный тазик теплую кровь, 500–800 миллилитров зараз, и так в течение всего курса лечения. И это было вполне законно, и преподавалось в медицинских ВУЗах, а лучшее тому свидетельство — учебник, что я сейчас держу в руках. Слава богу, мы эти методики уже не изучали!

Внезапно мои размышления об истории медицины прерывают непонятные крики в коридоре. Отложив книгу, я выглядываю из ординаторской.