Феодора - Пол Уэллмен

«на торгах», цитируя ей Валерия Флакка, латинского поэта, и Вакхилида, древнего грека, чьи стихи казались ему особенно подходящими к случаю, до тех пор, пока бедное дитя с прекрасным телом и почти полным отсутствием мозгов, не уснуло, оставив безуспешные попытки понять, о чем идет речь.

Филон, философ из Пергама, не думал ни о чем, бормоча нечто невнятное во сне. Вся его высокая философия была принесена в жертву чудовищному опьянению, так что он не заметил даже, как куртизанка стащила его кошелек и сбежала еще до наступления рассвета.

Сильвий Тестор перестал помышлять о чем бы то ни было после того, как обнаружил, что вино лишило его основной мужской способности, к тому же в купленной им девушке он обнаружил сходство с собственной женой, Софронией, которую терпеть не мог. Придя в бешенство, он покинул пиршественный зал, приказав слугам подать носилки и отнести его домой.

Иоанн Каппадокиец ни о чем не думал. Всю ночь он прохрапел на полу возле ложа, предназначенного для него и Хионы.

ГЛАВА 8

В одну-единственную ночь Феодора прославилась на весь Константинополь. Дворцовые щеголи, никогда не слыхавшие о ней, останавливали друг друга в императорских покоях, чтобы посплетничать и кое-что разузнать о храброй деликате. В присутствии дюжины придворных Трибониан позабавил принца-правителя рассказом о событиях в доме Хионы. Язвительный законник преподнес случившееся как дуэль соперниц, пустивших в ход изощреннейшие средства женского искусства мстить — хитрость, предательство, коварство, — и заставил слушателей хохотать до слез, не пощадив ни гостей, ни хозяйку дома.

Слухи о злополучном пире просочились из дворца и кварталов знати в город, обрастая пикантными подробностями. Богатые матроны напускали на себя равнодушие и кисло улыбались, их мужья посмеивались, простые граждане, евнухи и слуги горячо обсуждали последние столичные сплетни. Имя деликаты было у всех на устах. На улицах, базарах, площадях, в лавках и банях горожане смаковали свежие новости, касающиеся улицы Женщин. Сами ее обитательницы не упустили ни одной мелочи: как Феодора долго скрывала ненависть к фамозе и сумела завоевать ее доверие, как гениально все подстроила, как удалось ей заручиться поддержкой ювентов, соблазнив Герона и сделав его своим сообщником, как надменная Хиона сама угодила в ловушку, а в финале праздника деликата поразила воображение всех мужчин, представ перед ними богиней любви, Афродитой-обольстительницей. Судачили, что Феодора теперь непременно выкупит дом Македонии и станет новой фамозой, затмив прочих роскошью и великолепием.

Куртизанки Византии, мастерицы на всяческие пакости и шпильки в адрес соперниц, с восхищением произносили имя дерзкой маленькой деликаты, не побоявшейся отомстить за Македонию любовнице могущественного префекта.

Улица Женщин не любила добившихся в жизни слишком большого успеха, и со временем те, кто прославлял Феодору, так же станут завидовать ей и так же ненавидеть ее.

Но сейчас Феодора была в зените славы — о ней говорил весь город. Сама она никуда не выходила, вяло отвечая на бесконечные расспросы удивленных Антонины и Хризомалло. Ненависти к Хионе она больше не чувствовала. Подруга была отомщена, дело сделано. Крашеная толстуха получила по заслугам. У нее остались рабы, дом, драгоценности, но фамоза больше не была фамозой, краски ее поблекли, она вышла из моды. Ни один мужчина не сможет увлечься женщиной, над которой хохочет весь город. Боэцианка безвозвратно утратила репутацию. Одинокая, она безвыходно сидела в доме на площади Афродиты, рыдала, бранила и колотила слуг, срывая на них бессильную злость, и на всей улице Женщин, от Стабул до мраморной богини, не нашлось никого, кто пришел бы утешить ее.

Феодора знала, что Хиона попытается мстить, но сейчас это ее не волновало. Деликате доставляли вороха писем, букеты, вощаные таблички от знакомых и незнакомых мужчин, среди подписей мелькали известные имена.

Читая очередное послание, Феодора улыбалась.

«О, великолепная, несравненная, безжалостная Феодора!» — писал Трибониан.

Однако, перебирая письма, девушка раздумывала, как заплатить ростовщикам и отдать долг ювелиру. Из слуг у нее одна Тея, имущество заложено. Как бы пригодилось сейчас ожерелье александрийца! Но она не жалела о том, что отдала драгоценность Македонии. Придется потерпеть и выкручиваться самой. Конечно, можно воспользоваться деньгами пожилого и богатого патрона, хоть бы и Трибониана. Но нет… ей ни с кем не хотелось быть связанной надолго, ни одному мужчине она не могла довериться до конца. Феодора высоко ценила свободу и свои честолюбивые планы хотела осуществить без чьей-либо помощи, полагаясь только на себя.

Помочь деликате сделаться ослепительной фамозой мог сейчас только один человек — тот, кто храпел в пиршественном зале Хионы, раскинувшись на полу среди битой посуды и остатков ужина…

Иоанн Каппадокиец, всесильный префект, очнулся наконец после бурно проведенной ночи. В голове стучала сотня молотов, желудок резало, в глазах стоял туман. Префект с усилием поднялся, сделал несколько шагов, и его стошнило. Он уселся на ложе, поджав колени и обхватив голову руками. Никогда еще ему не было так скверно после попойки. Он застонал, снова повалился на пол и вытянулся, пытаясь устроить поудобнее разламывающуюся голову.

Через несколько минут Иоанн услышал странные звуки. Он прислушался — в покоях кто-то рыдал. Монотонные завывания раздражали префекта. Проклятие, кому тут еще плохо? Неужели кто-то страдает больше, чем он? Каппадокиец в сердцах помянул Юпитера, кряхтя, поднялся, стиснул зубы и поплелся в комнаты.

Хиона лежала на ложе, вокруг нее хлопотали две трясущиеся рабыни, меняя холодные компрессы. Она уже приняла ванну, но была явно не в форме — лицо бледное, без косметики, глаза опухли от слез, волосы всклокочены.

Челядь пребывала в смятении. Госпожа обрушивала свой гнев на каждого, кто подворачивался ей под руку. Щека одной рабыни горела, спины обеих были исполосованы кнутом, евнухи едва держались на ногах после порки. Деметрий, надсмотрщик, так и не приходил в себя и не мог поведать хозяйке, как ювенты проникли во двор. Хиона вопила, что призовет его к порядку и, если он останется жив, собственноручно разделается с ним.

Увидев префекта, рабыни забились в угол. Хиона открыла глаза и обнаружила, что в комнате находится некто, кого она не успела угостить кнутом. Заросший черной щетиной префект скалил желтые зубы, словно медведь, и морщился от боли.

— Иоанн! — закричала Хиона. — Иоанн, почему ты не защитил меня?

— Что? Что случилось? — прохрипел префект. — О, моя голова!..

Он сжал виски ладонями.

— Они схватили меня, они вытащили меня на улицу, и все это она, эта маленькая волчица! О, я разорву ее на куски!

Каппадокиец таращил глаза, ничего не понимая. Рабыня попыталась приблизиться к хозяйке, но та в гневе