Нисхождение - Патриция Хайсмит

— Можно мне воды к этому напитку? — попросил Ингхэм. — Уж больно жжет.

Иенсен улыбнулся своей застенчивой, ничего не выражавшей улыбкой.

— И кто бы мог подумать, что это пойло гонят из сладкой фиги, — мрачно произнес он, вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды. Стакан был не слишком чистым, но вода выглядела вполне нормальной. Ингхэму было на это плевать.

— Моя пишущая машинка пробудет в ремонте до следующей субботы, — сообщил Ингхэм. — Я хотел спросить, не хочешь ли ты отправиться со мной куда-нибудь? Можно в Габес. От Туниса до Габеса триста девяносто четыре километра. На моей машине, я имею в виду.

Иенсен выглядел удивленным и не слишком понимающим.

— Я подумал, что мы могли бы пробыть там пару дней. А если понравится, то и больше.

— Да. По-моему, идея просто отличная.

— Можно будет куда-нибудь прокатиться на верблюдах. Нанять проводника — я беру на себя расходы, разумеется, — и переночевать в пустыне. Ведь Габес — это оазис, хотя и находится почти у моря. Просто я подумал, что перемена обстановки может взбодрить тебя. Мне, например, это крайне необходимо.

В следующие полчаса, после нескольких порций букхах, Иенсен все более загорался этой идеей, словно заботливо прикрываемое рукой от ветра пламя свечи.

— У меня есть одеяла. Маленькая походная плитка, фонарь и термос. Что нам еще нужно?

— Мы поедем через Сфакс, на карте он выглядит довольно крупным городом, где сможем закупить все необходимое. Мне хотелось бы заехать в Таузар, но до него далековато. Ты знаешь это место? (Иенсен не знал.) Это знаменитый древний оазис. На моей карте обозначено, что в Таузаре есть даже аэропорт. — Ингхэм, разгоряченный спиртным, чуть было не предложил лететь туда, однако сдержался.

Иенсен показал Ингхэму свою последнюю работу — холст четырех футов высотой, натянутый на деревянные рейки, которые Иенсен, видимо, где-то подобрал. Картина просто шокировала Ингхэма. Возможно, это был настоящий шедевр. На ней изображался распотрошенный араб, разделанный наподобие телячьей туши в лавке мясника. Араб был еще жив, он истошно кричал, а красные и белые внутренности вываливались наружу до самого низа холста.

— О господи, — непроизвольно вырвалось у Ингхэма.

— Тебе нравится?

— Да.

Они решили выехать следующим утром. Ингхэм заедет за Иенсеном между 9.45 и 10.00. Иенсен пришел в радостное, приподнятое из-за предстоящей поездки настроение.

— У тебя есть зубная паста?

Иенсен дал ему пасту. Ингхэм ополоснул рот остатками воды из стакана и, по настоянию Иенсена, сплюнул ее прямо через окно во двор, где находился туалет. Букхах имел обыкновение оставлять во рту неприятный вкус, и Ингхэму казалось, что от него разит за версту.

Ингхэм поехал в «Фурати». Он решил, что ему следует пригласить мисс Кэтрин Дерби сегодня на ужин, а если она окажется занятой, то он, по крайней мере, проявит вежливость. Она уезжала в среду, когда, по расчетам Ингхэма, его здесь уже не будет. Мисс Дерби на месте не оказалось, но Ингхэм оставил записку, что он собирается заехать за ней в 19.30, чтобы вместе поужинать, но если она занята, то пусть сообщит ему в «Ла Рен» часов в пять.

Затем Ингхэм вернулся к себе в бунгало, искупался, перекусил тем, что нашлось в холодильнике, и лег поспать.

Проснувшись, Ингхэм не ощутил каких-либо дурных последствий букхах и, достав из шкафа чемодан поменьше, принялся неторопливо, с радостным предвкушением, собираться в поездку на юг, где наверняка будет еще жарче, чем здесь.

В 16.45 в дверь постучал Мокта. Мисс Дерби вечером была занята. Ингхэм дал Мокте на чай.

— О, merci, m'sieur! — Лицо юноши расплылось в обаятельной улыбке, делавшей его похожим больше на европейца, чем на араба.

— Я собираюсь уехать на три дня, — сообщил Ингхэм. — Мне бы хотелось, чтобы ты присмотрел за моим бунгало. Я запру здесь все — и шкафы тоже.

— Oui, m'sieur. Собираетесь в интересное путешествие? Может, в Джербу?

— Возможно, но сначала мне хотелось бы увидеть Габес.

— О, Габес! — Мокта произнес название города с таким восторгом, как если бы хорошо его знал. — Никогда там не был. Большой оазис. — Мокта не мог спокойно стоять на месте, он улыбался, его руки двигались, словно искали, чем бы заняться. — Когда вы уезжаете? Я помогу донести чемоданы.

— Спасибо, в этом нет необходимости. У меня только один чемодан. Послушай, ты больше ничего не слышал о том человеке, который шарил тут в прошлую пятницу?

Лицо Мокты приобрело непроницаемое выражение, рот слегка приоткрылся.

— Здесь никого не было, m'sieur.

— Да? A m'sieur Адамс сказал мне, что Хассим говорил, что был. И ваши ребята его оттащили — куда-то. Мне говорили, что это случилось у моего бунгало. — Ингхэм стыдился собственной лжи, однако и Мокта лгал, начисто отрицая случившееся.

Мокта всплеснул руками:

— Ох уж эти ребята, m'sieur! Они могут насочинять все, что угодно.

Ингхэм понимал, что давить на Мокту дальше нет смысла.

— Понятно. Что ж, будем надеяться, что в мое отсутствие воров здесь не будет.

— Я тоже на это надеюсь, m'sieur! Merci, au revoir, m'sieur. — Мокта опять расплылся в улыбке, поклонился и вышел.

Ингхэм понимал, что больше никогда не увидит мисс Дерби, но это не имело особого значения ни для него, ни для нее. Ему вспомнился отрывок из книги Нормана Дугласа, который он счел подходящим к случаю. Он взял книгу и открыл ее. Дуглас писал о старом итальянском садовнике, с которым ему довелось случайно встретиться в Тунисе.

«…Он путешествовал в дальние пределы Старого и Нового Света; в нем я снова распознал тот простой ум моряка или странника, который учится в пути говорить и мыслить достойно; который, вместо того чтобы приумножать свежие затруднения от жизненных странствий, мудро отметает даже те, с которыми он уже свыкся»[18].

Ингхэму это казалось очень созвучным сейчас. Мисс Дерби определенно не относилась к подобного рода затруднениям, а вот Ина — да. Даже страшно подумать, что Ингхэм считал ее — по меньшей мере, последний год — частью своей жизни. Рассчитывал на нее. И, хорошо зная себя, Ингхэм понимал, что еще не до конца осознал случившееся. Как ни странно, его успокаивала мысль, что Африка поможет ему справиться с этим — в том случае, если он вдруг впадет в отчаяние. Это было непонятно — ощущать себя крохотной частичкой чужого мира (которой он и являлся на самом деле), дрейфующей по бескрайней Африке, и в то же время быть абсолютно уверенным, что Африка поможет ему справиться со всеми проблемами.

Ингхэм решил не думать о своем письме к Ине, о письме, которое он напишет в ближайшее время. Пусть подождет… ну, скажем, пять или шесть дней — десять, включая время доставки. Она заставила ждать его целый месяц.