Прощание с плейбоем - Наталия Антонова

– Ну да! Он же за ней хвостом ходил с класса восьмого.

– А она?

– Что она? – переспросила Федоскина.

– Саша не отвечала ему взаимностью?

– Чего не было, того не было.

– А вы не знаете, в кого была влюблена сама Саша?

– Откуда? Сашка вещь в себе. Откровенничать не любила.

– Может, вам Инна Гавриловна говорила…

– Нет, не говорила. И никого из парней возле Сашки больше не было. Если кто и пытался с ней знакомиться, то она сразу отшивала.

– А это вы откуда знаете?

– При мне один парень летом вечером подошел к Сашке и спрашивает: «Девушка, а вы не скажете, который час?» – так она так на него зыркнула, что парня как ветром сдуло.

– Может, парень плохой?

– Хороший парень, Женька Колупанов, он в соседнем дворе жил, отец его на одном заводе с моим мужем работал.

– А что потом с этим парнем случилось?

– А что с ним может случиться, – пожала плечами Федоскина, – выучился, на работу устроился, женился, теперь детей растит.

– И живет все в том же дворе?

– Нет, они вроде у тещи живут, у нее свой большой дом. И детишкам есть где бегать.

Разыскивать Женьку Колупанова Мирослава не собиралась. А вот поговорить еще раз по душам с Томилиным не помешает.

Мария Геннадьевна тем временем заключила:

– Так что Сашка любила только саму себя, и никто ей больше был не нужен.

– Однако не исключено, что к этому времени она уже вышла замуж и родила детей.

– Не исключено, – согласилась Федоскина и добавила: – Только я что-то сомневаюсь в этом.

– Почему?

Мария Геннадьевна вместо ответа пожала плечами. И Мирослава, поблагодарив женщину за чай и разговор, поспешила откланяться. Все ее мысли на протяжении поездки домой были заняты таинственной племянницей Инны Солодовниковой, некой Сашей.

Но едва она переступила порог коттеджа, как ей навстречу поспешил Миндаугас. В глазах Мориса плескалась тревога.

– Вы опять отключили сотовый? – сердито спросил он.

– Извини, я…

Он не стал слушать ее оправданий.

– Вам несколько раз звонил на стационарный телефон ваш дядя.

– Дядя? – переспросила она растерянно. – Какой дядя?

– По-моему у вас на данный момент один дядя, – фыркнул Морис, – Игорь Коломейцев!

– Но что ему могло от меня понадобиться? – недоуменно спросила Мирослава.

– Мне он об этом не сказал.

Они вошли в коттедж и услышали, что снова звонит телефон. Морис кинулся к аппарату, взял трубку и начал говорить привычное: «Детективное агентство «Мирослава», но прервал фразу и протянул трубку Мирославе.

– Это Игорь. Вас!

Мирослава взяла трубку и произнесла:

– Да.

– Слава! – Голос Игоря дрожал на высоких нотах и грозил сорваться. – Слава!

– Да, это я.

– Ты не могла бы приехать к нам? Немедленно!

– Что случилось?

– Твоя тетя! Она очень плоха!

– Игорь! Скажи толком, что произошло?

– Луи умер.

– Как это умер?

Луи был роскошным и молодым котом. Он появился в доме Виктории и Игоря немногим больше двух лет. Тогда у них умер старый котик, и Виктория не находила себе места. Ее муж, испугавшись за здоровье жены, принес из приюта маленького котенка, который и отвлекал Викторию от горя. Хотя она и продолжала печалиться о прежнем коте.

Мирослава прекрасно помнила стихи, которые тетя посвятила ему:

Цветет сирень. Сиринга плачет…

И тает утренний туман.

Зачем все так, а не иначе?

На дудочке играет пан…

И жизнь мираж? Суть отраженья

Иных неведомых миров?

Но как же больно тем не менее

Хранить в душе своей любовь

К тому, кого уже нет рядом,

Кто не вернется с тех миров!

Бальзам любви, увы, стал ядом,

По капле отравляет кровь…

Да, все пройдет. И мы покинем

Сей мир печальный навсегда…

Но пусть твое сияет имя

В душе, как в небесах звезда!

И свет целительный, быть может,

Хоть чуточку ослабит боль.

Пусть жизнь мираж… Но все же, все же

Ты мне надеяться позволь…

Что я тебя однажды встречу

Там, где печали нет и слез.

Сирень. Сиринга. Майский вечер…

Свирели тихий звук принес…

К малышу она привыкала долго, постоянно вспоминая прежнего котика. Тем более что Луи оказался непоседливым и любознательным. Он не лазил только выше потолка. Однажды, пытаясь достать ветку вербы, свалил с высокого шкафа вазу из советского хрусталя. Все тогда удивлялись, как это ваза не только не пришлепнула котенка, но и не разбилась.

Но постепенно тетя Вика привязывалась к новому питомцу, прощая ему любовь к цветам, которые он вытаскивал из ваз и разносил по всему дому, украшая ими кресла, диваны, кровать.

Еще он любил забираться на стенку и раскачивать музыку ветра, прислушиваясь к мелодичному перезвону трубочек. Для того чтобы удовлетворить страсть Луи к музыке, Виктория привязала к стулу колокольчик, и кот стал с удовольствием его раскачивать.

Тетина душа постепенно успокаивалась, она все крепче привязывалась к Луи, восхищаясь его длинными лапами и роскошным, почти что лисьим хвостом. Прощальным эхом прозвучало стихотворение, посвященное прежнему любимцу:

Ты шептала так часто – мой сладкий!

И твердила – всех лучше он!

А теперь я могу мягкой лапкой

Постучаться тихонько в твой сон.

Знаю я, что меня ты услышишь

И печально вздохнешь во сне.

Я теперь там, где звезды! И выше!

Но хранишь ты любовь ко мне.

И как прежде ты шепчешь, – мой сладкий.

И слезинка бежит по щеке.

Я касаюсь тебя мягкой лапкой,

Извини, что лишь только во сне…

Луи вырос, поумнел, перестал озорничать и большую часть дня лежал, вальяжно растянувшись на диване, кровати или, свернувшись клубком, устраивался в корзине в кабинете хозяйки, пока она трудилась над своими книгами.

Единственное, на что жаловалась Виктория, – Луи не был так ласков, как прежний котик. Но она смирилась с этой особенностью Луи и полюбила его всей душой. И вот новая напасть.