Люболь. Книги 1-4 - Вера Авалиани

прямо в одежде и огляделся вокруг. Тут, в чужом жилище, все было таким …женским. Но ему этого так не хватало в их ультрамодном пентхаусе. Но в нем не было мира, покоя и чувства защищенности.

Вскочив в порыве внезапного желания действовать с кровати, Клод устремился к своей сумке, отыскал записную книжку и набрал уже знакомый номер риелтора.

Ангелы не успели рассмотреть на глобусе судьбу малыша – они увидели, что Клод готов принять судьбоносное решение.

– Маастрих недвижимость? Да, спасибо, что узнали по голосу. Я бы хотел, чтобы вы продали нашу с Жизель бывшую двухэтажную квартиру, и на вырученные деньги оформили покупку этой, которую я сейчас снимаю. Я скоро уезжаю в Россию на съемки. Так что можете, если надо, цену скидывать на пентхаус.

Ангел Клода был доволен его решением, он успокоено сложил крылья поверх рук спереди и кинулся спиной на кровать, а потом слетел с нее вверх, как на батуте. «Панцирная сетка» – подумал Ангел. А Клод с изумление уставился на кровать, которая вздрогнула и чуть скрипнула без всякого усилия извне.

Клод выехал из центра Сиднея, где по сторонам смотреть нет возможности из-за непростой дорожной ситуации. Здешние водители, как всякие южане, нетерпеливы и любят посигналить, на чистенькие улочки пригорода.

Окна идиллических домов, будто сошедших с картинок, уже начинали светиться. Мягкая, вкрадчивая влажная мгла была красива, она превращала на какой-то миг окружающую действительность в картину старинных мастеров. И от того что в судьбе его настало облегчение после стольких бед, позора, страха, ему стало жаль уезжать, оставлять сынишку, которого он по настоящему узнал недавно, с большим опозданием.

Да и новый образ его собственной матери, пересмотренный сегодня из-за того, что Клод увидел ее в роли нежной бабушки, вдруг сделал его сентиментальным.

Первым делом он, открыв дверь своим ключом в доме родителей, прошел в их обширную и классическую гостиную, надеясь там найти мать или отца. Но они оба были на кухне, откуда пахло заваренной травой и свежими булками. Зато на громадном, тучном диване, заваленном подушками, развалившись вольготно, спал его сын. И улыбался своим видениям.

Ангел Клода ударил по рукам с мальчиком, приставленным Ангелом к Фредди.

– Мой подопечный очень волновался, каким вырастет сынишка из-за своего ДНК. Мы с тобой тогда не успели рассмотреть судьбу малыша. Но ты – то с тех пор наверняка видел предначертания. Так каким малыш станет, когда вырастет? – спросил Ангел Клода.

– Он будет военным. Генералом.

– Значит можно успокоить моего подопечного Клода на счет ДНК его малыша? Не пойдет он в разгул. Ну, ты понимаешь!

– Еще как пойдет. Но мужчинам это прощается.

– А как же «не возжелай жену ближнего своего».

– Боюсь, к тому моменту жениться люди вообще перестанут. И даже не все будут спариваться.

– То есть, в их время понятие греха изменится? – изумился Ангел Клода.

Все меняется. И везде. Из уст мальчишки с серьезными глазами почти циничные истины звучат незабываемо, подумал Ангел Клода, усмехнувшись.

Фред завозился, проснулся. И закричал «Я-я-я». И это тоже было символично. Клод подумал: – Вот и ответ на мой вопрос, будет ли он похож на мать в любви. Остается надежда на неповторимое «Я». И на то, что мое терпение уравновесит его капризную нетерпимость, унаследованную от Жиз.

Клод поцеловал малыша, который повис у него на шее и вместе с папой оказался за столом с бабушкой и дедушкой. Там двум любимым мальчикам налили на двоих одну чашку чая и отдали малышу мусолить булочку.

Отец Клода, впрочем, всегда оставался деловым и организованным. Он вынул из рук внука булку, отломил кусок, чтобы хлеб входил в ротик. А сыну сказал длинную при его молчаливости фразу.

– Я все организую к твоему возвращению: подыщу няню Фреду, чтобы он мог жить с тобой, куплю кресло детское в машину, прослежу за продажей квартиры. Ну и мы всегда будем омогать.

– Спасибо, папа, ты всегда в жизни концентрируешься на главном.

– Издеваешься, – искоса недоверчиво взглянув на красавца сына, спросил отец, – Просто пока все думают о чем-то заоблачном и философском кто-то должен чинить все в доме и организовывать жизнь.

– Да не издеваюсь я, – сказал устало Клод. – Просто подумал, что никто из нас никогда не говорит тебе спасибо за то, что ты все берешь на себя.

– Ну, вы все – часть меня. Самому себе редко кто спасибо говорит, это было бы даже странно.

– А вдруг мой самолет разобьется, и я так и не скажу тебе важное, – улыбнулся Клод.

Если тебя не станет, мне не за чем будет жить, – Как само собой разумеющееся сказал отец сыну. И посмотрел на взрослого мужика с такой лаской, которой в его взгляде отродясь не было. Поэтому надеюсь, у русских нормальные самолеты?

– Я лечу на КЛМ.

Боже, куда там ты в их салоне втиснешь свои длинные ноги! свела мать их серьезный разговор к шутке.

Клод улетал в самый зной, когда жара колышется в воздухе, как некий прозрачный пластик. Волны его казались непробиваемыми. И пахнут настоем горьких трав и гари из лесов и прерий.

Но в здание аэропорта холод от кондиционеров составлял такой резкий контраст, что волосы на руках Клода встали дыбом. Он приехал заранее, чтобы остыть от сборов, от тягостных очередей при оформлении визы, и особенно от сборов, наступивших после прихода заказным письмом официального приглашения от режиссера. Ведь у Клода толстый свитер и тот был всего один. И не одного пальто. А в Москве, судя по сообщениям в Интернете – минус тридцать два. И снег. Спортсмену, конечно, всегда жарко, ведь если двигаться интенсивно, то можно и при более низкой температуре не замерзнешь. Но поездки по миру убедили Клода в том, что внешне нужно мимикрировать под среду. Поэтому не без труда купил куртку с меховым капюшоном. А в «дьюти фри» московского аэропорта, куда прилетал рейс из Австралии, планировал запастись вязанной или меховой шапкой – в Сидней их почти не завозили – зачем, когда даже зимой там плюс восемнадцать? Был Клод в свое время в Норвегии на турнире, так там летом температура была ниже.

Но больше, чем физически готовился Клод к этой поездке морально. Он был взбудоражен еще и тем, что сценарий будет написан по его жизни с Жиз. И сомневался, будет ли он также безжалостен в оценке своих действий. Если и могла быть польза в таком фильме, то, наверное, она могла бы состоять в том, что он, побывавший в горниле чужой порочной страсти, смог чудом выйти живым из