Провинциальный детектив - Фридрих Незнанский

Алевтина поехала за Кирой, а он прямиком к Подгурскому. В конце концов, с делом Смородского, как это ни прискорбно, уже можно было прощаться, а с сатанистами варианты еще оставались. Конечно, напрямую эта история его не касалась, но ведь ввязался уже, и обидно будет, если Сережу остановят на полдороге из-за недовольства какого-то надутого местного чинуши.

– Нет, удивительная, конечно, женщина Анна Федоровна! – Подгурский выпустил облако дыма. Он говорил не о давешней попытке самоубийства. Турецкий ему ничего об этом не сказал, решил – зачем? Слух рано или поздно и сюда дойдет, а с работой этот факт напрямую не связан. Почему-то именно сейчас не хотелось мыть Анне кости. – Удивительная! Я ей с самого начала говорил: если мы ничего не нашли, то никто не найдет! Вот ведь упрямая какая! А из мэрии еще сигнала не было, между прочим! Даже странно! Чем это там Кравцов так занят?

Турецкий кратко изложил все свои соображения по этому поводу. Что бы Кравцов ни сказал, когда все-таки позвонит, – а в этом можно не сомневаться, – Сереже палки в колеса ставить не надо. Не бывает таких совпадений. Что-то тут нечисто. По крайней мере, с парнишкой точно надо поговорить. Хуже не будет. Он, конечно, настучит папаше, но с ним, судя по всему, отношения и так испорчены, так что…

«Конечно, испорчены. И бесповоротно», – подумал Подгурский. Александру Борисовичу-то все нипочем, он сегодня уезжать собрался, и больше в нашу дыру наверняка не приедет. Для него первый заместитель мэра – фигура почти абстрактная. Это им здесь оставаться и разгребать эту… как бы поприличнее выразиться?.. Нехорошую ситуацию.

– А за девочку свою не обижайтесь! – Подгурский решил напоследок прояснить и этот вопрос. Как бы то ни было, ему было немного неловко за свою… прямоту. Он был склонен так называть свою манеру разговаривать с подчиненными, которую Алевтина характеризовала не иначе как хамство.

– Вы про Алю? Да ладно. Я все понимаю. – Турецкий поднялся, оправляя пиджак и хватаясь за портфель. Хотелось поскорее покончить со всей этой историей.

– Вот и замечательно! А вы, я погляжу, собрались уже? Не спешите, давайте еще напоследок по чашке чая? – Не дожидаясь ответа, Подгурский снял трубку внутреннего телефона. – Женечка, два чая будьте любезны! Один черный и… – Он вопросительно посмотрел на Турецкого.

– Тоже черный, – последовал ответ и тяжелый вздох. Неизбежность чаепития была очевидна. Ладно, лишние двадцать минут погоды не сделают.

– Два черных чая, Женечка. – Подгурскому хотелось задержать московского варяга, чтобы он дождался звонка из мэрии и своими ушами услышал, на какой конфликт обрекает его продолжение этого нелепого расследования. А в том, что звонок вскорости последует, Подгурский был на сто процентов уверен.

Вошла Женя с подносом. Вид у нее был таинственный.

– Между прочим, Панюшкин прибегал. Десять минут в приемной просидел и только что опять ушел.

Подгурский грозно сдвинул брови.

– Куда это, интересно? И что он в приемной столько времени без дела сидел?

– Почему без дела? Про вас спрашивал. И школами почему-то интересовался. Престижными. Как он выразился, «мажорными».

Подгурский продолжал буравить секретаршу взглядом.

– Что вы на меня так смотрите? Я ему рассказала все, что знаю, и он ушел. Вот и все. – Женя поставила чашки, водрузила посередине стола сахарницу и величественно удалилась.

Подгурский схватился за голову. Похоже, парень уже начал реализовывать ценные советы московского коллеги. Он набрал мобильный Панюшкина и не успел даже «а» сказать, как на него обрушился поток информации. Он успел только вставить «хорошо» и положил трубку.

– А на самом деле ничего хорошего. Он пошел в школу, которую ему наша всезнающая Женечка описала как самую престижную, сходил к директору, наплел что-то про исследование криминогенной обстановки в школах, и окольными путями подтвердил, что мелкий Кравцов учится именно там. Теперь сидит в «засаде», ждет.

Турецкий нетерпеливо постукивал ложкой о края фарфоровой чашечки. Что тут можно сказать: молодец парень. Зря время не теряет. А вообще-то, уже пора: надо съездить в больницу, поговорить со Смородской – и домой… Как можно скорее!

Чай был допит. Последовало крепкое рукопожатие, и московский гость вышел из кабинета. И как только дверь за ним закрылась, раздался телефонный звонок. Подгурский застонал: вот оно, неминуемое возмездие за излишнее доверие современным технологиям! И разгребать все это придется ему одному! И за что на него все это?!

Из широкого, открытого настежь окна «сталинки» был виден сплошной зеленый массив. В этом парке во время физкультуры бегают кросс. После занятий гуляют с девочками. Хорошее место. Спокойное.

– Здесь не надо говорить. После математики выйдем и там, за поваленным деревом, спокойно все обсудим.

Мальчики прошли по пустой – урок уже начался – рекреации к кабинету. Вошли. Извинились. Сели за свою парту – вторую в среднем ряду.

Еще с начальной школы, когда у него только-только стало падать зрение, Люда требовала, чтобы он сидел на первой парте. Носилась со справками от окулиста, размахивала им перед училками. А их и убеждать не надо было – все и без того хвостами перед ней вилять готовы. Ему не хотелось сидеть на первой парте. Компромиссом оказалась вторая. Рядом подсадили еще одного близорукого анархиста – Дэна.

Поговорить надо было. С глазу на глаз, не по Интернету, не по телефону. Что-то надо было делать со всей этой историей.

Математика – любимый предмет. И все равно он сидит и ждет не дождется, когда урок закончится. Слишком много всего важного надо обсудить. Дэн, похоже, тоже нервничает. Хотя это может заметить только тот, кто его хорошо знает. Боится? Может быть, хотя, в общем-то, нечего пока. Что это за неконтролируемое беспокойство? Стыд? Скорее, какая-то странная неловкость. С этим надо разобраться. Может, действительно лучше ему уехать? Все-таки хорошо отец с Элей придумал.

Звонок заходится истерическим визгом. По крайней мере, так кажется ему.

Панюшкин, стоя недалеко от входа, видел, как младший Кравцов вышел из школы. Но он был не один. С приятелем. Куда он сейчас пойдет? Домой? Нет, мальчики обогнули здание и направились в сторону парка. Он проследовал за ними. Погулять решили. Надо признать, ничего криминального в этом намерении нет. Действительно, почему не погулять после уроков?

В парке оказалось на удивление людно. Толпами бродили мамаши с колясками, сновали шустрые дети на велосипедах и самокатах. Хозяева выгуливали смешных мелких собачонок. Бабушки оккупировали скамейки.

Лавируя между прохожими, Панюшкин шел на некотором расстоянии от мальчиков, ожидая, когда же они, наконец, разойдутся и Кравцов-младший останется один. Дойдя до оживленного перекрестка двух аллей, на котором стояли несколько палаток с мороженым и сахарной ватой, они вошли в покосившийся синий домик с надписью «Тир». Панюшкин засомневался: с одной стороны, были опасения, что Илья запомнил его, узнает, и тогда разговор уж точно не получится. С другой стороны, стрельба для мальчишки – момент показательный. Очень хотелось увидеть его с оружием в руках. Пусть даже с игрушечным…