Имперские истории - Денис Юрин

По узенькой улочке, на которой не было ничего примечательного, кроме маленькой кузни и дома спившегося костоправа, плыли две маленькие фигурки, закутанные в плащи. Мостовая шла под уклон, поэтому путникам приходилось идти почти по пояс в воде навстречу бурному, пенящемуся потоку. Иногда тот, кто был поменьше и потолще, спотыкался или проваливался в яму, и тогда жители окрестных домов слышали сдавленный, но грозный рык. Расточать членораздельные проклятия в адрес городских властей у утомленного путника уже не было сил.

Из подворотни мастерской кузнеца выплыла груженная ящиками телега. Это подмастерье вместе с двумя учениками повезли плотнику готовый заказ. Некоторые дела бывают срочными и их нельзя отложить из-за непогоды. Люди понимают, что обстоятельства порой сильнее погодных условий, а вот лошади нет. Гнедая кобыла упрямилась и ее то и дело приходилось подстегивать кнутом. Почти доходивший до живота поток нервировал животное, которое недвусмысленно косило мордой в сторону хоть и сырого, но более уютного стойла. Вода часто плескалась через край повозки, и держащий вожжи подмастерье громко ругался. Ученики шли впереди, ведя под уздцы лошадей и проверяя длинными деревянными палками, нет ли на дороге ям и колдобин. Однако ехать куда-то по такой погоде на самом деле оказалось гораздо сложнее, чем первоначально предполагал мастеровой люд. Не успела повозка проехать и десяти шагов, как правое заднее колесо провалилось, а половина ящиков со скобами, болтами и мебельными стяжками погрузились в пенный поток.

– А чтоб тя, Мил! – забасил подмастерье, запустив в голову нерадивого помощника кнутом. – Куда смотрел, гад?!

Дальше последовала продолжительная череда ругательств, в произвольной последовательности вылетающих изо рта возницы и характеризующих рослого восемнадцати-двадцатилетнего парня и его родителей не с лучшей стороны.

Напарник Мила бросился собирать товар, а сам виновник случившегося решил перевалить тяжкий труд на проходивших мимо подростков.

– Эй, соплячье, подь сюды! Давай скобы вылавливать! – заорал юнец, выпячивая для пущей убедительности широкую, но еще не успевшую обзавестись достаточным для кузнеца количеством мышц грудь. – Эй, мелкота, оглохли, что ли?! Щас кренделей живо отвешу!

Парочка закутанных в плащи подростков продолжали свой путь и не обращали внимания на визгливые выкрики. Лишь когда зарвавшийся Мил покончил с угрозами и, решив приступить к их осуществлению, кинулся следом, тот из двоих, что был поменьше, недовольно замотал головой под капюшоном и остановился. Ни подмастерье, ни второй ученик не пожелали призвать смутьяна к порядку. Им не было дела, что двое неповинных в их беде мальчишек получат затрещины с оплеухами только за то, что не захотели нырять в холодную воду вместо старшего и более сильного.

Грозно раздувая ноздри и состроив зверскую, по его искреннему убеждению, рожу, парень подлетел сзади к остановившимся путникам и занес руку, чтобы отвесить звонкую затрещину по затылку более низкого. Однако расправе над малышней не удалось осуществиться. Рука Мила застыла в воздухе, когда коротышка обернулся и откинул капюшон.

Густая, черная как смоль борода, сросшиеся брови, зло прищуренные, налившиеся кровью глазищи и лицо, испещренное шрамами. Паренек обомлел, перед ним вдруг возник гном-убийца из страшных сказок, которые в детстве ему любила рассказывать на ночь подслеповатая бабка. Обычно нечестивый злодей занимался тем, что пожирал живьем коней, нападал по ночам на дома добропорядочных горожан и сбивал с пути истинного невинных девиц, притом последнее делал особенно охотно и с различными фокусами.

Волосатый кулак, о размерах которого страшно подумать, взбил желе пресса и откинул задиру шага на четыре назад. Широко раскинув руки и ноги, Мил шлепнулся в воду и поднял волну, которая докатилась аж до телеги. Возмущенный подмастерье бросился на выручку обиженному ученику, но передумал. Грозный бородач скинул в воду плащ, обнажив монолит крепких, разрывающих кожу груди и рук мышц. Одна только толстая, выпирающая из-под бороды и длинных волос шея была достойна наивысших похвал и, естественно, вызвала заслуженное уважение у того, кто не сумел наработать такого богатства за десять лет упорной работы в кузне. Связываться с малышом-крепышом мигом расхотелось, да и гном был, похоже, не в настроении чесать кулаки.

– Подбери, а то потопнет еще! – произнес Пархавиэль Зингершульцо, а затем, уже повернувшись к подмастерью спиной, сердито проворчал себе под нос: – Хотя навряд ли, оно плавучее…

К гному, задыхаясь от кашля, подбежал Нивел. Юноше удалось выловить уплывший вдаль плащ и даже не потерять при этом котомку. Плохая погода не способствовала выздоровлению паренька, он чахнул с каждым днем, но не поддавался уговорам гнома остаться на пару неделек в какой-нибудь из деревенек у теплого очага. Порою Пархавиэлю казалось, что юноша не столько спешит к отцу, сколько боится расстаться с компаньоном, то бишь с ним. Однако гном не воспринимал это предположение всерьез. Они были всего лишь попутчиками, а не друзьями, к тому же нарваться на неприятности в обществе гнома можно было гораздо проще, чем их избежать.

– Сурово ты с ним, – прогнусавил юноша с заложенным носом. – Зачем же так жестоко? Он и так все уже понял.

– Понял, понял, – проворчал гном, беря под мышку мокрый и грязный, как половая тряпка, плащ. – Знаешь, как в старину у нас в Махакане говаривали? «Он не глупый, не осел – понял, об… отплевался и пошел!»

– А это еще к чему? – удивленно захлопал ресницами Нивел, не сумевший вникнуть и прочувствовать потаенный смысл древней гномьей мудрости.

– А к тому, что мерзавцев учить нужно. Коль показал кулак, так бей! Нечего впустую пугать, от этого еще хуже становится. И вообще, ты вон какой умный парень, неужели не можешь понять разницу между «понял» и «прочувствовал»? – проворчал Пархавиэль, уставший за неделю пути объяснять прописные истины применительно к воспитанию разного рода нахалов. – Ну что мог понять этот шантрапа-переросток с тощим пузом и слюнявой физией?! Только то, что прежде чем замахиваться, нужно смотреть на кого. А кулак – проверенное средство, отбивает охоту на раз к другим лезть. Брюхо всего недельку поболит, зато память на всю жизнь останется. Прежде чем кому по башке дать да слабого обидеть, трижды подумает!

– Ага, ты, значит, ему нормы морали и этики втолковал. Грубо, но доходчиво объяснил, что хорошо, а что плохо, – не унимался Нивел, не раз доводивший гнома до трясучки своими наивными, почти детскими взглядами на жизнь и желанием привить их окружающим.

– Слышь, паря, ты лучше того, от меня подальше держись, – затряс бородой Пархавиэль, – а то, говорят, пацифизм и милосердие болезни заразные, еще, чего доброго, подцеплю…

Нивел замедлил шаг и немного отстал. Юноша знал, что если уж ворчливый, но добрый и обладающий обостренным чувством справедливости гном заговорил о пацифизме и милосердии, понятиях, по его мнению, никчемных и ругательных, то его лучше на некоторое время оставить в покое. Взрывной характер крепыша мог привести к новой размолвке, хотя ссорились они обычно не всерьез и ненадолго. Пархавиэль терпеть не мог молчать в дороге, его тянуло поговорить, поэтому более чем на два часа он ни разу толстых щек не надувал.