Девушка с Рублевки - Наталья Баклина

– Пенкин Виктор Алексеевич.

– Дата рождения?

– Ой, а я не знаю, – растерялась я. – Сейчас в паспорте посмотрю!

Я достала из сумки паспорт шефа – после того как его скрутило на таможенном контроле, я документы взяла к себе. Так, двадцать пятое декабря, тысяча девятьсот шестьдесят первый год. Девять лет у нас разницы, оказывается.

– Домашний адрес? – продолжала приставать фельдшерица.

– Я не знаю... Виктор Алексеевич, какой у вас адрес?

Пенкин издал в ответ протяжный стон, и я поняла, что ему не до адреса.

– Ну, он хотя бы москвич? – сдалась фельдшерица.

– Да, москвич.

Пенкин лежал скорчившись, держался за бок и громко стонал на каждом ухабе. Хорошо, что ухабов было немного. Да, возвращение из Туниса получилось неожиданным. И вообще, начиная с момента, как шеф набросился на меня, а я от него отбилась, события завертелись с такой быстротой, что я только плыла по течению, стараясь не «нахлебаться».

Первой неожиданностью было то, что Аленка и Пенкин на следующее утро вели себя очень странно. Шеф выглядел не обиженным и не надутым, как обычно. Надменно-брезгливая мина, которую я чаще всего видела на его круглом лице, сменилась растерянной и ошеломленной. У него даже губы как-то обмякли и, если бы не прикрывавшие их взъерошенные усы, наверное, расплылись бы мягкой безвольной улыбкой, как у сбитого с толку ребенка. Он сидел у окна, полностью занятый собственным внутренним миром, и почти не реагировал на происходящее вокруг, даже на Аленку, которая совершенно распоясалась.

Если раньше она была просто болтушкой-хохотушкой, то теперь вдруг превратилась в фурию и почти всю обратную дорогу из оазиса к побережью гремела на весь автобус своими шуточками и репликами, весьма ядовитыми. Мне даже показалось, что ее бравада граничит с истерикой. Которая и случилась, когда мы остановились у отеля, где нас кормили обедом, и томно-ленивая троица девиц из «АиФовских» приложений вовремя не вернулась в автобус. Оказывается, они ушли в местный бар и пили там кофе, и томно курили, придерживая тонкие сигаретки тонкими пальчиками с длинными блестящими ногтями.

Когда мы их разыскали, Аленка устроила девицам истерику на тему, что задолбалась отвечать за наш придурошный детский сад, что свинство с их стороны заставлять остальных полчаса сидеть в душном автобусе и ждать, пока они соизволят нагуляться, и если они еще раз вот так упрутся без предупреждения, то мы не будем их ждать, уедем – добирайтесь до Хаммамета, как сумеете.

– Аленушка, ну зачем так нервничать? – повела в ответ тонкой бровью Света. – Мы уже идем. Просто не заметили, как быстро пролетело время. Не сердись.

Аленка сердиться не прекратила и сыпала искрами до конца пути, не успокоившись даже на соляных озерах, куда нас высадили «посмотреть-пофотографировать». А Пенкин, пребывая все в той же своей утренней растерянности, отказался ехать в сафари на джипах, которое было заключительным пунктом программы. Сказал, что плохо себя чувствует. Я, кстати, тоже почувствовала себя нехорошо после того, как меня два часа трясли по пустыне, чтобы показать «водопад» – невысокую горку, с которой стекал ручей, местами действительно образуя маленькие водопадики. Еще нам показали степного лисенка – маленькое существо палевого окраса с огромными, в половину его размера, остроконечными ушами. Лисенка тискал чумазый мальчишка в черно-синей полосатой майке и за один динар давал зверька подержать и сфотографироваться.

В общем, «сафари» после оазиса было полной ерундой и явным перебором. Все устали в дороге и хотели покоя. Но покой мне только снился. Когда мы вернулись в автобус, выяснилось, что мой шеф действительно болен. Бледный, лоб в испарине, держится за живот. Абдель сказал, что дороги остается часа полтора и добраться до места разумнее, чем искать врачей где-то по пути.

В отеле, на этот раз оформленном в арабском стиле, совершеннейшем дворце из восточной сказки, Пенкина осмотрел врач, предположил, что у него приступ аппендицита, и предложил госпитализацию. Аленка от его слов разревелась, что-то бормоча про страховки и невезение. Оказывается, страховки нам ее фирма сделала по минимуму, операции в страховой случай не вошли, и если сейчас везти Пенкина в местную больницу, придется ему выкладывать из своего кармана несколько сотен долларов.

Тогда Пенкин, наглотавшийся к тому времени обезболивающих таблеток, выданных доктором, и повеселевший, предложил другой вариант. Алена меняет его и мой билеты, мы завтра вылетаем в Москву, и там он идет к хирургу. Поменять билеты в это время почти нереально, но получилось. Аленке удалось передвинуть наш вылет на двенадцать завтрашнего дня, а Пенкину удалось убедить меня ночевать в его номере. Он выглядел слишком больным, чтобы быть опасным, и я согласилась подежурить на случай, если вдруг ночью ему станет совсем плохо.

Уснула я в углу на диванчике. Спала некрепко, прислушиваясь к стонам и сопению шефа, и, действительно, один раз он позвал меня, попросив обезболивающего и воды. Утром Пенкин выглядел совершенно осунувшимся, однако до посадки в самолет и в полете держался, а вот уже в Москве после таможенного контроля его скрутило окончательно: он схватился за бок и не мог разогнуться. В таком виде таможенники проводили нас в комнату дежурного, и дальше все – вызов «скорой» и так далее – пошло своим чередом.

До больницы мы доехали быстро.

– Пойдемте, – кивнула мне одна из девочек-медичек.

Я подхватила наши сумки и потащила их в приемный покой.

После райских отелей Туниса московская больница выглядела трущобой. Хотя, если разобраться, нормальное медучреждение, построенное лет двадцать назад даже с некоторым шиком для того времени да так с тех пор и красующееся уже истертым линолеумом в коридоре, когда-то лакированными деревянными панелями на стенах и рядами проводов под потолком.

Один из санитаров, молодой, веселый, черноглазый (я аж вздрогнула – повеяло Тунисом) то ли таджик, то ли узбек ловко снял с моего шефа куртку, вручив ее мне, расстегнул ему штаны и увез за дверь с табличкой «Мужская смотровая». Вскоре туда же проследовала процессия из чернявого усатого дядьки-врача, похожего на индуса, и двух молодых робких парней, видимо, практикантов.

– Вы сопровождаете больного Пенкина? – выглянула из другой двери строгая медсестра. – Мне нужен его паспорт и страховое свидетельство.

– Вы знаете, у меня их нет, только загранпаспорт. Нас из Шереметьева привезли.

– Займитесь, пожалуйста, документами. Больного сейчас поднимут на операцию в четвертую хирургию, и вам завтра же нужно будет принести в отделение паспорт и страховое.

Я кивнула, соображая, как поскорее узнать телефон его мамы. В редакции наверняка есть сведения, но не попрусь же я сейчас в редакцию, из больницы да с двумя сумками! Я кинула куртку шефа на соседний стул – мешает думать! – и та чем-то ударилась о деревянное сиденье. Чем это? Я пощупала карман. Мобильник! А здесь бумажник. Надо их вынуть, не дай бог потеряются. Я достала телефон и машинально нажала кнопку входящих вызовов, и первая же строчка появившегося списка сообщила: «мама». Ну вот и хорошо, само все нашлось.