Там, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

– Роберт, тебе кто-нибудь пишет? – спросил однажды Вариан, плеснув в эмалированную кружку виски.

– Мать присылает газетные вырезки, из «Иллюстрейтед Лондон ньюс».

– А братья и сестры?

– Их у меня нет.

– Девушки?

– Нет. То есть отчасти да. Иногда пишут две мои знакомые, Мэри и Пола. Но это просто приятельницы.

Вариан вскинул брови.

Он выглядел, как всегда, молодцевато. Гладко выбрит, усы и шевелюра идеально подстрижены.

– Вы владеете иностранными языками? – спросил я. Идиотский вопрос, но разговор начал меня тяготить. Еще и потому, что я не мог заставить себя называть его просто Ричардом и обращаться на «ты». И это тоже был идиотизм, в такие моменты неофициального общения фамилия режет слух.

– Неплохо говорю по-итальянски. Французский и немецкий на школьном уровне. Немного понимаю хинди и урду, освоил, когда служил в Индии. А ты?

– Так, ничего стоящего. Только мертвые языки. Латынь и греческий. До призыва учился на медицинском.

– Значит, собираешься стать врачом?

– Собирался. Но надо долго учиться. А после всего этого…

Мы оба обвели взглядом скромную маленькую гостиную, которую Вариан называл своим личным штабом. Вариан зажег свечу и долил в кружку виски.

– Ты прав, – сказал он. – После всего этого… жизнь покажется несколько пресной.

– Не знаю, как мне потом увязать то, что я увидел за эти четыре года, с прежней жизнью.

Вариан улыбнулся:

– Но иногда увязать все-таки хочется. Представить, что я снова в Нортумберленде, в родительском доме, и обнаружить, что все это было жестоким недоразумением, которое уже в прошлом. Мечты, мечты… Утром проснешься, увидишь казарменные стены и сразу поймешь, черт возьми, где ты. Прислушаешься к стрельбе, к грохоту артиллерии… и все становится на место. Проходит минута-другая, война никуда не девается, она тут, под боком. Зову денщика и бодро встречаю очередной день жестокого недоразумения.

И ведь действительно дикая, чудовищная нелепость. Берега Соммы, где сражались наши отцы, тысячелетиями были обычными сельскими угодьями, где крестьяне выращивали сахарную свеклу и все прочее, что родит эта земля. Селянин девятнадцатого века, взрывая плугом свой от прадедов доставшийся надел, и помыслить не мог, что это поле под низким небом станет новой Голгофой.

Земля вокруг нашего «дортуара» выглядела невыразительно, но стяжать кровавую славу тоже имела все шансы.

Находясь у перекрестья трех дорог, ведущих в сторону линии фронта, мы могли наблюдать за теми, кто возвращался оттуда. Кто-то шел медленным, но довольно ровным шагом, кто-то совсем еле-еле, явно уже отвоевался человек, а кого-то, прошитого осколками, вернее, то, что от него осталось, тащили на растянутом куске ткани, прихваченном лямками и ремнями, или на плоской доске. Увы, одним из таких несчастных на импровизированных носилках был рядовой Холл.

Ричард Вариан волновался все сильнее. Однажды вечером он разложил на столе карту и стал чертить на ней нынешнее расположение наших рот.

– И что мы тут сейчас имеем, а, Роберт? – спросил он, тыкая карандашом в образовавшийся на чертеже выступ. – Мы имеем вот этот гребаный клин.

Прежде я никогда не слышал от него бранных словечек.

– Неужели?

– Точно. Как тогда под Ипром. Помнишь?

– Мне рассказывали.

– Но что такое клин, знаешь?

– Это когда периметр линии обороны, огибая город или лесной массив, сильно выпячивается, как… как…

– …нарывающий палец. И его могут отрезать, палец этот. Ножницами откромсать к чертовой матери.

– Болезненная операция.

– Чрезвычайно болезненная.

– Вторая рота как раз на пальце?

– Подозреваю, что да, – сказал Вариан. – Там же и Егерский полк, отличные ребята. И орлы герцога Веллингтона, отборные парни. Что-то радио у нас…

– Барахлит?

– Да. Сплошные помехи, чтоб их. Сам послушай.

– Откуда немецкие войска попрут? – спросил я.

– А кто их знает. Кессельринг уже наверняка придумал ответный ход. У них было полно времени, чтобы подогнать подмогу из Франции. Брайан Пирз говорит, что за эти шесть дней они прихватили пленных из восьми разных дивизий.

– Ничего себе подарочек.

– Вот и я о том же. Эх, если бы мы поменьше валандались, они не успели бы.

Вариан сел. Я никогда еще не видел его таким растерянным.

– Кто из ротных командиров дольше всех не отдыхал?

– Дональд Сидвелл, – доложил я. – Пассмор был ранен, Пирз две недели отдыхал до нашего отплытия, Суонн пропустил несколько боев в Тунисе.

– Гмм. Не повезло бедняге Сидвеллу. И как он будет справляться дальше? Что ты по этому поводу думаешь? Вы ведь, кажется, старые друзья?

Я улыбнулся. Вспомнил, как мы застукали его верхом на лошади, он несся галопом и орал: «Вот она, милость Божья!» Вспомнил, как он рассказывал мне про Баха, сияя взглядом сквозь толстые линзы очков.

– Да нормально он будет, – успокоил я Вариана. – Знаете, какой Сидвелл умный, разносторонняя личность. Между прочим, обожает скачки, отличный наездник. Азартный жутко. Еще и пари заключит с Фруктом, то есть с Пирзом, чья рота продвинется дальше.

Вариан втянул сигарный дым, через пару секунд выпустил.

– Мне надо знать, какая там обстановка, до мельчайших деталей. Я бы и сам туда наведался, важно все знать досконально.

– Почему бы нам не попросить Джона Пассмора послать несколько ребят из его четвертой роты?

– Потому, что я решил всю четвертую роту бросить на подкрепление. Ты тоже пойдешь с ними, найдешь Сидвелла и передашь от меня, что он может убыть в двухнедельный отпуск.

– А нельзя ему передать насчет отпуска через кого-нибудь из парней Пассмора?

– Нельзя. Ты же у нас адъютант. Мой официальный представитель. Если я отправлю к Дональду посыльного, боюсь, он сам пошлет его куда подальше.

– А кто вместо Дональда будет командовать эти две недели?

– Таунсенд, его зам. Отрапортуешь потом, что там у них делается. Смотри, ничего не упусти. Задача ясна?

Задача была предельно ясна. Маршрут – кошмарный. За четыре с половиной года войны нас приучили к тому, что приказ есть приказ. Но тащиться по кочкам и оврагам, чтобы передать устное распоряжение… Издевательское подобие променада вроде тех, из мирной жизни, на станцию или в магазин, на ферму, само собой. Мало ли куда меня носило и заносило. Я брел спотыкаясь и надеялся, что ноги меня не подведут и я не заблужусь.

Я хорошо понимал, что имел в виду Ричард Вариан, когда рассказывал про то, как реальность все ставит на место: не хочешь, а все равно принимаешь все как есть… и полный вперед.