Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье [Литрес] - Анджелика Монтанари

поэзии до прозы, от блюд гигантов антропофагов рыцарских романов до невест-каннибалок куртуазной литературы, органы и человеческая плоть – вареные, жареные, приправленные, приготовленные и спрятанные в пирогах, котлетах, пирожках, пирожных, рецепты и всевозможные деликатесы – это самая сочная и аппетитная пища, которую можно себе представить.

Из всех едоков самыми жадными являются, конечно, орки. В комическом комментарии «Лекция маэстро Никкодемо о колбасном Капитуле» (итал. Lezione di maestro Niccodemo sopra il Capitolo della salsiccia) пера Антонфранческо Граццини, один из Орков, знаток и гурман, отвечает на кулинарные вопросы, которые ему задает фата-Моргана, объясняя, что самое изысканное мясо «на зуб» принадлежит «молодому человеку»: отсюда следует, что свинина, будучи похожей на человечину, – это самое вкусное из допустимых яств[361].

Даже неверным дамам из литературного жанра «съеденного сердца», казалось бы, по вкусу деликатесы из сердца или других органов любимого, предложенные ревнивыми мужьями. Они находят их вкусными и изысканными и поедают их в спешке и с жадностью. В «Романе о кастеляне из Куси», когда дама ди Файель пробует сердце любимого, она жалуется, что слуги не готовят подобных деликатесов почаще, думая, что причина заключается в дороговизне рецепта[362]. В девятой новелле Боккаччо от четвертого дня Гульельмо да Россильоне приказывает повару приготовить из сердца Гуардастаньо «самую лучшую и сладкую на вкус месть». Повар «взяв его [сердце – прим. пер.] и пустив вход все свое искусство и рдение, порезал его и добавил много вкусных специй, сделал из него очень вкусный деликатесик», который показался невероятно вкусным жене убийцы («от всего сердца скажу вам, монсеньор, что мне очень понравилось»[363]). В шестьдесят второй новелле Novellino пирог из сердца слуги Балиганте кажется как графине, так и служанке «вкусным»[364]. В новелле «О коварной дружбе или о супружестве» (лат. De prava amicitia vel societate) Серкамби ревнивый муж подносит жене блюдо из лица ее любовника, чьи черты она неосторожно похвалила в присутствии супруга. Рецепт показался несчастной невесте самым вкусным, который она когда-либо пробовала[365].

В рамках схемы куртуазного романа изысканность блюда из сердца убитого подготавливает читателя к жестокому развенчиванию тайны со стороны озлобленного мужа. Спросив у дамы, понравилось ли ей блюдо из истерзанного противника, он раскрывает ей состав, объявляя, что женщина находит таким же приятным после смерти того, кто так ей нравился при жизни. Вот как звучит, например, безжалостное порицание со стороны мужа дамы ди Файель:

Дама, не стоит вам дивиться,

что оно так хорошо на вкус, так как второе такое

нельзя ни найти, ни купить за деньги,

[…] блюдо, что вы съели,

это сердце, что вы любили больше всего на свете:

кастеляна из Куси[366].

Таким же образом Боккаччо подчеркивает в своей новелле о Россильоне параллель между любовью, что женщина испытывала к любовнику при жизни, и вкусом его сердца, что так ей нравится: «охотно верю вам и не поражаюсь, что мертвым вам пришлось по вкусу то, что при жизни вам нравилось больше всего»[367]. Еще дальше идет Серкамби, который заменяет бином «живой-мертвый» противопоставлением «сырой-приготовленный». Он использует эпитет сырой (итал. crudo), обращаясь к еще живому любовнику, деквалифицируя его фигуру с помощью кулинарной лексики: «так, конечно, оно тебе понравится приготовленным, если так нравилось сырым!»[368] – говорит преданный супруг, имея в виду блюдо из лица своего противника.

Интересно заметить, что тема человеческой плоти, приятной на вкус, появляется именно у таких авторов, как Серкамби и Хауме Ройг: у аптекаря и медика, которые в свободное от профессии время посвящали себя литературным произведениям, окруженные черепами, перемолотыми в порошок костями и таинственными трупными микстурами. В новелле «О наивысшей ревности» (лат. De somma golositate) Серкамби повествует об успехе одного необычного рецепта во времена папы Урбана среди придворных Авиньона: некий Троянт, специалист по пирожкам, «часто, будучи злодеем, ел и жарил мясо убитых людей» и, распробовав, насколько человеческое мясо было «вкусной вещью», решил привнести свои рецепты в авиньонский двор. Мошенник крал трупы, чтобы использовать «мясо из бедер и других мясных частей», «из икр», «из зада» «и любого другого, где мясо без костей». Благодаря этим ингредиентам вскоре он сделал себе «имя автора вкусных блюд», а его пироги получили славу самых «ароматных и вкусных» в городе. Слава о пирогах Троянте дошла даже до жадного подеста, которому они «показались самыми вкусными, что он ел в своей жизни» и который приказал подавать ему по два таких пирога в день. Обман был раскрыт лишь когда подеста захотел оставить про запас один из пирогов, после чего в нем расплодились черви. Он тут же захотел узнать его тайный состав и в итоге повесил выдумщика[369].

В «Зерцале» (итал. Specchio) Хауме Ройга, поэмы в четверостишиях, написанной в городе Кальоса в 1460 году, повествуется, как среди пиршества по случаю нового года, устроенного самой известной кондитерской Парижа, гости нашли в блюдах ушной хрящ и палец: так раскрылось, что кухарка сговорилась с дочерями, убивала некоторых клиентов и использовала их останки в стряпне – «самой вкусной в мире», – поданной на стол несчастным гостям. С другой стороны, по свидетельству главного героя, результат был просто невероятным: «уверяю, что я мог есть еще и еще, и что никогда я не пробовал ни мяса, ни супа, ни куропатки, ни курицы, ни рябчика настолько вкусных, нежных и сладких как эти»[370].

Глава 6. Ритуальная трапеза

1. И Слово стало плотию

История антропофагии на Западе не может пренебречь следующим фактом: центром культуальных практик и символико-метафорической системы христианства в Средние века является тело Христа, воплотившееся, воскреснувшее, почитаемое, у всех на виду, и частично сохраненное почти в двадцати священных фрагментах крайней плоти, разбросанных по всему миру. Евхаристия на сегодняшний день считается многими учеными одной из самых настоящих практик символической антропофагии[371].

С другой стороны, ни теофагия, ни священный каннибализм не родились вместе с христианством, а присутствовали в многочисленных предшествующих мифах и культах, в разных формах и обличиях: Бог, что ест Бога, Бог, что ест человека, и человек, что ест Бога. В классическом мифе боги поглощали подобных себе: это делают Уран, Хронос и Зевс, как и Алалу, Ану и Кумарби до них. Еще титаны разрывают на части маленького Диониса и варят его в котле, из которого его спасает его отец, Зевс, собирая и заново даруя ему жизнь. Сам Дионис сводит с ума тех, кто оказывается отдавать ему почести, заставляя женщин терзать своих детей, чтобы потом их съесть. И все тот же Дионис орфических культов предлагает себя людям в виде самого настоящего вина, чтобы быть выпитым, употребленным и проглоченным[372].

Распространение христианского культа переворачивает с ног на голову предшествующий ему метафизический универсум: с того момента, как новый Богочеловек прогнал божеств Олимпа и пообещал своим последователем царство небесное, новый единый и триединый бог положил конец теофагии сварливых языческих божеств в борьбе за власть.

Бог один, он питает человека своей плотью и кровью, а в конечном итоге и своим молоком. Божественное воплощение утоляет голод и жажду, это «хлеб